НИКОЛАЙ АНАТОЛЬЕВИЧ ЗВОРЫКИН. Главы из книги "Волк" 1937

Модератор: mbogoslova

НИКОЛАЙ АНАТОЛЬЕВИЧ ЗВОРЫКИН. Главы из книги "Волк" 1937

Сообщение mbogoslova » 05 янв 2015, 23:24

НИКОЛАЙ АНАТОЛЬЕВИЧ ЗВОРЫКИН
Зворыкин Н.А..jpg
Зворыкин Н.А..jpg (10.19 КБ) Просмотров: 13963

(снимок ок. 1935 г.)

Писатель Зворыкин Николай Анатольевич родился 7 июня 1873 года в сельце Подольцы Вышневолоцкого уезда Тверской губернии в дворянской семье. Родовые имения Зворыкиных Подольцы (1) и Воздвиженское (между ними несколько сот метров) находились на левом берегу реки Съежа напротив д.Кузьминское и Боронатово. В Кузьминском был административный центр Кузьминской волости, но экономическим и культурным центром округи являлось село Котлован, которое находилось в трех километрах северо-западнее Воздвиженского. В селе стоял каменный храм Воскресения Христова 1798 года постройки и регулярно проводились ярмарки.
О происхождении Зворыкиных известно, что в 1669 году по грамоте царя Алексея Михайловича Романова имение в вотчине Костромского уезда получил Никита Гаврилович Зворыкин (известен и его дед – Саверьян Зворыкин). Тогда же фамилия Зворыкиных была внесена в родословную книгу Костромской губернии. В середине 18-го века Иван Гаврилович, а в начале 19-го века капитан Степан Васильевич еще значатся костромскими дворянами, и только в 1838 году последний был вписан в тверские дворяне (Архангельский, 1995). Начавшаяся Первая мировая война помешала утвердить в Государственной Геральдической палате родовой герб Зворыкиных – вставший на задние лапы темный лев, с телом, повернутым направо.

Восстановленная могила И.С.Зворыкина и С.П.Зворыкиной (дедушки и бабушки писателя)
у храма в с Котлован (июнь 2000)
Степан Васильевич Зворыкин (2) стал первым удомельским землевладельцем из рода Зворыкиных. Он родился в Москве 7 октября 1758 года. В 1769 году поступил в артиллерийский инженерный шляхетский кадетский корпус в Санкт-Петербурге. В Вышнем Волочке у него был свой дом. В 1783 году за ним значилась усадьба “Подолец”, восемь крепостных крестьян и земли у деревни Кузьминское Вышневолоцкого уезда Тверской губернии (Колокольцев, 2001). В 1793 году он женился на Аграфене Ивановне Барановой из Боровичского уезда Новгородской губернии. Степан Васильевич умер в 1799 в Вышнем Волочке, где и погребен. После него Подольцами владела его жена, которая умерла в 1828 и похоронена на Троицком погосте на озере Удомля. От брака Степана Васильевича и Аграфены Ивановны началась вышневолоцкая (тверская) ветвь Зворыкиных.
Иван Степанович Зворыкин (1799-1868), дед писателя, родился в ус. Подолец. Подполковник в отставке. Был женат на Софье Петровне (1809-1842), сестре Николая Петровича Милюкова владельца усадьбы “Островки” на озере Молдино. У Николая Петровича среди крепостных талантливый художник Григорий Сорока, ученик художника А.Г.Венецианова. Венецианов большой друг и частый гость семьи Милюковых. До начала 1920-х годов именно в усадьбе Воздвиженское находились известные картины Сороки: “Рыбаки”, “Вид на имение Спасское”, “Вид на плотину”. Оттуда они были перевезены в Тверской музей и стали широко известны. Иван Степанович и Софья Петровна похоронены возле храма Воскресения Христова села Котлован. Могила восстановлена в 2000 году. Иван Степанович владел 1172 десятинами земли.

А.И.Зворыкин, отец писателя
(снимок ок.1900)
Отец писателя - Анатолий Иванович (1842-1918) родился в Воздвиженском. В 1850 году он был определен в 1-й Московский кадетский корпус, который закончил в 1861 году прапорщиком. Впоследствии служил в гвардейской конной артиллерии и дослужился до подпоручика. В 1868 году Анатолий Иванович вышел в отставку и поселился в Воздвиженском. В списке 1868 года он значится членом Уездного съезда землевладельцев с 468 десятинами земли (его сестра Надежда - с 305 дес.). В 1880-х годах Анатолий Иванович занимал должность мирового судьи 3-го участка Вышневолоцкого уезда, в 1890-х – земского начальника 1-го участка Вышневолоцкого уезда. 10 сентября 1869 года в Санкт-Петербурге состоялась свадьба Анатолия Ивановича Зворыкина и Натальи Федоровны (1845-1932), дочери генерал-лейтенанта Федора Ивановича Русинова (1808-1873). Федор Иванович имел усадьбу (3) на озере Деменец возле села Верескуново (где был похоронен) и деревни Роднево (также в границах современного Удомельского района). В 1831 и 1863 году Федор Иванович принимал участие в подавлении польских восстаний, был неоднократно отмечен высокими наградами. Мать Натальи Федоровны – Александра Степановна ур. Певицкая-Боровицкая умерла при родах дочери. Наталья Федоровна окончила с “шифром” (с отличием) Екатерининский институт благородных девиц в Москве. Ее имя было записано золотом на мраморной доске лучших выпускниц института.

Н.Ф.Зворыкина, мать писателя
(снимок ок. 1930г)
В семье Зворыкиных родилось шесть детей: Иван (1870-1956), Николай (1873-1937), Федор (1876-1938), Надежда (1877-1942), Анатолий (1879-1942), Ксения (1886-1986) (Колокольцев, 2001).
Анатолий Иванович был страстным охотником. Свою любовь к охоте он передал сыну Николаю. Наиболее близкая дружба связывала Николая Анатольевича с крестьянином из деревни Мурово Степаном Федулаичем, который был постоянным спутником его зверовых охот. Еще в юности Николай повредил колено, и всю жизнь потом слегка прихрамывал. Из-за этого дефекта Николай Анатольевич в армии никогда не служил и даже не проходил военной стажировки после училища.
В 1886 году Николай Анатольевич начал обучение в Петербургском училище правоведения, куда принимали детей только из древних дворянских родов. К этому периоду относится случай, который рассказала в 1998 году жительница деревни Займище Анна Егоровна Егорова 1900 года рождения автору статьи. Она слышала его от односельчан: “Однажды, рассказывали, приехал Николай Анатольевич домой на Пасху и проходил мимо бани, а там работник наказанный отцом сидит. Он пришел к отцу и говорит: “Папа, ты Пасху празднуешь? А почему мужик запертый сидит? Отпусти его или я уеду”. Отец ответил, что ждет в гости священника и мужика не выпустил. Перепрягли лошадей, и Николай Анатольевич тут же уехал назад”.
В 1890 году в училище поступает Сергей Александрович Бутурлин (1872 – 1938), впоследствии известный ученый-охотовед. Любовь к охоте сблизила двух студентов, их дружба и переписка продолжались всю жизнь.
После окончания училища в 1895 году Зворыкин был зачислен младшим кандидатом на судебные должности при Петербургском окружном суде. В 1896 году перевелся в департамент полиции чиновником для письма.
В 1896 году Зворыкин по предложению Бутурлина предпринял первую попытку опубликовать статью о волках в журнале “Псовая и ружейная охота”. Попытка окончилась неудачей, и Зворыкин надолго оставил свои литературные опыты. В письмах этого периода, хранящихся в Ульяновском краеведческом музее, Зворыкин сообщает Бутурлину о своих охотах в деревне, обсуждает с ним новости охотничьей литературы, спрашивает советов по охотничьим ружьям и снаряжению боеприпасов. В письмах красной нитью проходит желание Зворыкина оставить службу в городе и поселиться в деревне. Очень вероятно, что Бутурлин неоднократно приезжал в Воздвиженское, но точных данных об этом нет. Из письма от 25 ноября 1902 года известно, что вместе со Зворыкиным в охоте на волков в деревне участвовал брат Бутурлина Валериан.
Наконец, после нескольких лет службы секретарем департамента полиции, в 1901 году он оставляет Санкт-Петербург и уезжает в деревню. С 1906 года – коллежский асессор. С 1906 по 1912 гг. занимает должность земского начальника 2-го участка Вышневолоцкого земства и проживает в усадьбе Воздвиженское Кузьминской волости. Надворный советник с 1912 г. За ним числится 77 десятин земли. Коллежский советник с 1916 г. Председатель Вышневолоцкой земской управы с 1915 по 1917 г. Все свободное время Зворыкин посвящал охоте. 26 сентября 1906 года Николай Анатольевич женился на британской подданной Мэйбл Хоуп (Надежда Вениаминовна) Уитекер. Венчание было проведено по православному и англиканскому обрядам в Москве.

Усадьба Зворыкиных Воздвиженское до 1917 года
Около 1910 года родители Зворыкина развелись, и Наталья Федоровна стала полноправной хозяйкой Воздвиженского. Анатолий Иванович вступает во второй брак с Валентиной Ивановной Лодыгиной. На средства жены он строит в Вышнем Волочке больницу, где в годы Первой мировой войны будет находиться госпиталь.
Усадебный дом в Воздвиженском был двухэтажным. Нижний этаж был сложен из красного кирпича, верхний - деревянный. В семье были строгие порядки, исключающие всякое иждивенчество. Кто не работал, мог рассчитывать только на самое необходимое. Наибольшую предприимчивость в ведении хозяйства проявил старший брат Иван Анатольевич. Он выкупил у матери имение в с.Котлован, земельные доли братьев, организовал на них образцовое хозяйство, завел большое стадо датских коров, английскую технику, организовал глубокую переработку молока, применял современные по тем временам методы обработки земли, построил винокуренный заводик, устроил теплицы, огороды, много вкладывал в развитие сельской инфраструктуры, своим опытом и средствами поддерживал крестьянскую кооперацию. Вероятно, на Ивана Анатольевича большое влияние оказал двоюродный брат отца - Николай Николаевич Зворыкин (ок.1850 - после 1929), который после изучения во Франции агрономии устроил в своем имении под Петербургом образцовое молочное хозяйство и серьезно занимался наукой. П.К.Столыпин привлекал Н.Н.Зворыкина для разработки законопроектов по аграрным и крестьянским вопросам, его перу принадлежат несколько книг и множество статей по этой теме.
В Воздвиженском была общедоступная библиотека. В пяти километрах от имения – озеро Островно. В 1893-95 гг. на нем работал художник И.И.Левитан, в 1895 году к нему приезжает А.П.Чехов. В 1894 г. вместе с Левитаном и Кувшинниковой на озеро приезжала начинающая писательница Т.Л.Щепкина-Куперник. По следам Левитана в начале 1900-х годов на оз. Островно приехал художник В.К.Бялыницкий-Бируля – тонкий лирик в живописи, страстный охотник. В двадцатые годы Витольд Каэтанович будет печатать свои охотничьи рассказы, которые по своему настроению очень близки зворыкинским, в тех же журналах, что и Николай Анатольевич. Можно предположить, что Зворыкин и Бялыницкий-Бируля тесно общались. В 1910 - 1920-х годах в Островно и ближайших усадьбах много работали художники: Н.П.Богданов-Бельский, К.А.Коровин, С.Ю.Жуковский, А.В.Моравов, А.Е.Архивов, художник-анималист А.С.Степанов, написавший много картин на тему охоты и жизни диких животных и др. Все художники наряду с живописью были страстно увлечены и охотой. В ус. Марьино на оз. Молдино проводит лето музыкант В.В.Андреев, проходят репетиции национального оркестра русских народных инструментов. Творческая атмосфера, творческие личности…
Первые рассказы Н.А. Зворыкина “Равновесие”, “Воспоминания”, “Зайцев бьют” были опубликованы в 1914 году в декабрьской книжке литературно - политического журнала “Русская мысль”, литературный отдел которого редактировал в это время В.Я.Брюсов. Сам факт публикации в этом журнале, среди имен, составляющих славу и гордость русской культуры, свидетельствовал о высокой оценке его литературного дарования. В “Русской мысли” с начала ее основания в 1880 году публиковались: Лев Толстой, Чехов, Короленко, Мамин-Сибиряк и др. Но это была единственная публикация Зворыкина до революции.
Во время Первой мировой войны Зворыкин деятельно участвовал в работе земства по снабжению продовольствием Красного Креста и армии.
В марте 1917 года, как представитель власти Зворыкин, выступает на митинге в Вышнем Волочке в поддержку февральской буржуазной революции. 5 ноября (нов. ст.) 1917 года у Зворыкина и Евгении Викентьевны Шараковской (умерла в лагерях ок. 1938 г.) в Вышнем Волочке родилась дочь Евгения. Крестили девочку в церкви Петра и Павла. Англичанка подала на развод и уехала в Англию. По имеющимся данным брак с Шараковской зарегистрирован не был. Вместе семья прожила около 3-х лет. Спустя время Шараковская уходит от Зворыкина, оставив ему дочь. До начала 1920-х годов Зворыкин живет в Вышнем Волочке.
В 1918 году отец Зворыкина оформил документы на эмиграцию, но внезапно в Москве умер и был похоронен в Симоновском монастыре в фамильном склепе Лепехиных (его бабушка по материнской линии Прасковья Васильевна Милюкова, была урожденная Лепехина). В Москве его хоронили сыновья Иван и Анатолий. Другие родственники приехать не смогли. По документам отца в Германию выехал старший сын Иван.
В 1919 году в Котловане произошли трагические события. 19 июня 1919 года выдавалась соль крестьянам, в семьях которых не было дезертиров. Толпа дезертиров под руководством сына бывшего станового пристава в 11 часов дня подошла к зданию волисполкома и потребовала выдачи соли наравне со всеми. Получив отказ, дезертиры схватили члена ВИКа Иванова, председателя ВИКа коммуниста Антонова и еще пятерых человек. От ран и побоев умерли трое. На следующий день оставшихся в живых заставили вырыть себе могилу и закопали четверых живых людей. Через час после расправы из Вышнего Волочка подошел отряд красноармейцев. Зворыкин не принимал участия в этих событиях, но был арестован и после короткого заключения в вышневолоцкой тюрьме отпущен.
Так как родовые имения были реквизированы, члены семьи Зворыкиных снимают комнаты в соседних усадьбах. В 1924 году Николай Анатольевич вступает в брак в селе Островно с крестьянской девушкой Марией Александровной Павловой (1906 – 1986). От нее родилась девочка, которая умерла во младенчестве. Семья Николая Анатольевича живет в ус.Перхово и в с.Островно в доме Михаила Ильича Колокольцова (Ершова), брат Федор устраивается сторожем-смотрителем в ус.Павлово и ус.Сигово, брат Анатолий также живет некоторое время с семьей в Павлово. Ксении Анатольевне удалось стать агентом Тверского музея и создать в период НЭПа в усадьбе Ушаковых в Островно Дом отдыха для художников, где она проработала до января 1925 года. Вместе с ней в усадьбе жили мать семейства Наталья Федоровна, Надежда Анатольевна (племянники называли ее тетя Душа) и дочь Николая Анатольевича Евгения. Евгения Николаевна вспоминает об этом периоде, что ей был определен свой круг обязанностей. Она колола маленьким топориком дрова, носила воду, вместе с тетями ходила в деревни за продуктами и в лес за грибами. До 1921 года в этой усадьбе снимали комнаты художники Н.П.Богданов-Бельский и К.А.Коровин с семьями. В Селино возле Островно до 1924 года жила Анна Ивановна Колокольцова (ур. Турчанинова; в первом браке за Анатолием Анатольевичем Зворыкиным) с сыновьями Кириллом Анатольевичем Зворыкиным и Никитой Александровичем Колокольцовым.
До 1929 года Николай Анатольевич жил преимущественно в деревне. Поголовье волков, как отмечает сам Зворыкин, к концу 1920-х годов сильно выросло, что наносило огромный ущерб крестьянским хозяйствам. Зворыкин не только сам постоянно участвует в охотах на них, но и по заказу местных органов власти успешно руководит их истреблением в масштабе всего Вышневолоцкого уезда. В очерке “Опыт истребления волков” он описывает охоту в Удомельско-Рядской волости зимою 1927 года, приводит интересную статистику о размерах убытков крестьянских хозяйств деревни Анкудинихи от волков, сравнивает их с размерами государственных налогов. Оплата за организацию охот является, как видно из содержания очерка, основным источником доходов Зворыкина в этот период.
Спутником его охот в этот период являлся, как вспоминает жительница села Островно Агафья Ниловна Иванова 1903 года рождения, мужик Василилий с хутора Силифониха на озере Островно. Она рассказывает, какое сильное впечатление производили на крестьян, уставших от волчьего засилия, убитые хищники, которых охотники привозили в деревни на телегах и санях и оставляли на обозрение. Вообще, надо заметить, что у старожилов о Зворыкине сохранились самые теплые воспоминания.
В 1929 год – год “Великого перелома”. В деревне началась сплошная коллективизация, раскулачивание и окончательное выселение бывших землевладельцев. Наталью Федоровну и Ксению Анатольевну выселяют из Островно и они некоторое время живут в ус. Приют, а затем все Зворыкины в спешке выехали в Вышний Волочок и Ленинград. Воздвиженское после выселения Зворыкиных было разграблено. Некоторое время в нем находилась школа, а затем - доронинская машинно-тракторная станция (МТС). В 1970-е годы дом сгорел, и сегодня на его месте находятся руины первого этажа. В имении Ивана Анатольевича Зворыкина в Котловане до сих пор находится участковая больница.
“Время было очень суровое, - вспоминает Наталья Федоровна, племянница Николая Анатольевича. - При выселении Зворыкиных лишили избирательных прав. “Права” были фикцией, но звание “лишенец” звучало немногим лучше, чем в 1938 году “враг народа”. Лишенцев не принимали на работу, а их детей в ВУЗы. Кроме бывших дворян в лишенцы попадали также бандиты, нэпманы, лавочники, священники”. Николай Анатольевич хлопочет в Москве о восстановлении в правах членов семьи Зворыкиных. В 1931 году хлопоты увенчались успехом.
На период 1925-1931 годы приходится расцвет охотничьей литературы в советской России. Большую роль в этом процессе сыграл С.А.Бутурлин. Как член редколлегий многих охотничьих журналов, он рекомендует к печати статьи и книги Зворыкина. С 1925 года Зворыкин активно печатался в охотничьих журналах, прежде всего в журнале “Охотник”. Причем чисто художественные рассказы Зворыкин писал только с 1925 по 1929 год. После 1929 года Зворыкин пишет только монографии и исследования. В 1929 году в редакции ленинградского журнала “Охота и природа” Зворыкин знакомится с писателем И.С.Соколовым-Микитовым и поселяется в его квартире в Гатчине (тогда Красногвардейске) по адресу ул. Карла Маркса, 46. Знакомство переросло в близкую дружбу. Дом до революции принадлежал какому-то генералу. На первом этаже находился большой зал с паркетом и каминами и четыре комнаты поменьше. Одна комната была переделана в кухню. Сначала Зворыкин жил в кабинете справа от зала, а большая семья Соколова-Микитова в двух длинных светлых комнатах под самой крышей. Вскоре они разменялись комнатами, и Зворыкин занял мезонин с одним окном и небольшим балкончиком, выходящим во двор. Обстановка была самая скромная. На стене в раме висела увеличенная фотография двух голов волков со снегом в ноздрях.
В Гатчину, познакомиться с Соколовым-Микитовым, приезжал Виталий Валентинович Бианки. Он приглашал Соколова-Микитова и Зворыкина на совместные охоты в Новгородскую область, предлагал участвовать в издании книги “Охота в СССР”. Книга была адресована детям и вышла в Детгизе. Все подготовленные статьи о животных Зворыкин отправлял на редактирование Бианке. В 1934 году Соколов-Микитов получил квартиру в Ленинграде, а Зворыкин остался жить в Гатчине (Бианки, 1989, с. 353-354).
За 12 лет, в период с 1925 по 1937 год, Зворыкиным написано 19 книг на охотничьи темы, опубликовано более 50 статей, очерков и рассказов, сюжеты которых, что видно из названия топонимов, в большинстве своем развиваются на удомельской земле. Удомельские названия встречаются в произведениях Зворыкина постоянно: речка Тихомандрица (“Дупель”), озеро Тихомандрицкое (Наволок) (“Встреча”), деревни Баскалино (“Русаки”), Токариха и Язвочки (Язвиха) (“Встреча”), Орехово (“Волк”), Знаменское (погост Знаменское-Смердынь, сегодня пос. Лесное) (“Бессмертная песнь”). В книге “Охота на волков с флагами” Зворыкин, в качестве примера удачной охоты, в главе “Привязанность к родине” описывает охоту на шестерых волков в 1908 году в Кузьминской волости Вышневолоцкого уезда.
В своих рассказах Зворыкин раскрывает с любовью и симпатией целый ряд образов и характеров мужиков-охотников. Это, прежде всего, наставник и постоянный его спутник на охоте Степан Федулаич - охотник из деревни Мурово (“Волк”), Афанасий Нечаев из деревни Ледины (“Афанасий-медвежатник”), Митрий Булыженок (“Встреча”), Осип (“Бессмертная песнь”), старик-охотник (“Поречня”). Безусловно, произведения Зворыкина являются настоящей энциклопедией животного мира удомельского края, всей средней полосы России.
Особенно много материалов Зворыкин публикует по теме охоты на волков: “Волк”, “Охота на волков с флагами”, “О чем думал старый волк”, “Волк и борьба с ним”, многочисленные рассказы. “Книги Зворыкина о волчьей и лисьей охоте по справедливости считаются одними из лучших во всей охотничьей литературе. На этих настольных книгах воспиталось уже не одно поколение охотников… Непревзойденный знаток-практик волчьих охот, Зворыкин создал поистине всеобъемлющее руководство по истреблению этих хищников и вместе с тем художественно показал их во всей дикой красе” (Смирнов, 1955, с. 6-9). Заслугой Зворыкина стало то, что через свои публикации и книги он утвердил в общественном сознании положение, что охота на волков результативна лишь тогда, когда ею занимаются хорошо подготовленные профессионалы.
В конце двадцатых – начале тридцатых годов писатель Николай Павлович Смирнов неоднократно встречался со Зворыкиным в редакциях журналов: “Это был пожилой, но очень бодрый и легкий человек, целиком сохранивший военную выправку и непринужденную стройность движений. Коротко подстриженные усы и небольшая бородка, тронутая сединой, придавали его лицу что-то типично “интеллигентское”. Вместе с тем в его лице, несколько огрубевшем от зимних ветров и летнего зноя, чувствовалось и нечто простонародное. Серые глаза – опытные и зоркие глаза следопыта и зверолова – искрились умом, задором, молодостью. Выговор у Зворыкина был подчеркнуто тверской – неторопливый, мягкий, певучий.
Зворыкин отличался большим добродушием, глубокой сердечностью и прирожденным тактом.
Было в нем что-то неуловимо охотничье, лесное – какая-то особо уверенная походка, спокойная сдержанность, щедрая юношеская жизнерадостность…
В те годы он охотился уже мало, но зато усиленно занимался натаской легавой и особенно организацией волчьих охот.
В нем до страсти жила юная душа странника, жадно влюбленного в родную природу.
Вспоминая о своих охотах, он волшебно молодел, и слушать его было так же интересно, как и читать его книги…
Вместе с тем этот дремучий “лесовик” был большим знатоком искусства во всех его проявлениях…
Будучи исключительно скромным и непритязательным человеком, Зворыкин постоянно, со смущенной улыбкой, уклонялся от разговоров о своей литературной деятельности” (Смирнов, 1955, с.16-17).
Мать Зворыкина, сестры и дочь Евгения жили в Ленинграде в одной комнате в коммунальной квартире. Воспитанием Евгении занималась ее тетя Надежда Анатольевна. В 1932 году умерла Наталья Федоровна. Ее похоронили на Серафимовском кладбище.
В 30-х годах Зворыкин был зачислен консультантом по волчьему вопросу в Комитет по заповедникам при Президиуме ВЦИК. В 1935-1936 годах он занимался разработкой мероприятий по истреблению волков в Кавказском, Ильменском (Южный Урал) и в Воронежском государственных заповедниках, в Шапкинском оленеводческом совхозе Ненецкого национального округа Архангельской области. Бывая в Москве, много времени проводил в Зоологическом саду.

Руины ус.Воздвиженское сегодня
В последние годы жизни Зворыкин уже не охотился и даже продал свое любимое ружье полуавтомат фирмы “Винчестер” двенадцатого калибра. Литературная деятельность исключительно на охотничьи темы серьезных денег не давала. Жена Зворыкина работала медсестрой в местной больнице, ее зарплата была основным источником их существования. В письме своему молодому другу М.Г.Волкову в 1935 году Зворыкин пишет: “Об охоте думать сейчас не приходится. Для этого надо уезжать на продолжительный срок довольно далеко, притом иметь положительные данные и хорошие местные связи. Таким образом, остается пока жить литературным волком да заниматься заглазной консультацией северной (в районе оленеводства) волчьей экспедицией…” (Волков, 1959, с. 302); в декабре 1936 года: “…задавлен за это время работой как литературной, так и сведением всяких впечатлений и материалов по поездкам в заповедники для срочного составления инструкции” (Волков, 1959, с. 317). Волков отмечает, что Зворыкин очень много ходил – “любил ходьбу как своего рода спорт”.
Зимой 1936 года Зворыкин руководит опытно-показательной охотой в Воронежском заповеднике.
Спутник охот Зворыкина в последние годы В.А.Митрофанов, оставил наблюдения об особенностях творческого процесса писателя: “Он был очень требователен и строг к правдивости в литературе и не мог писать что-либо выдуманное, не согласованное с фактами, как им самим испытанными, так и тщательно проверенными, если они исходили от других лиц или источников.
Текст своих произведений он, как правило, излагал сразу, без особого плана, не рассчитывая на переписку, и рукописи его в большинстве не имели особых поправок.
Чтобы не прерывать течение мысли, он не поместившиеся в конце строки буквы последнего слова не переносил на другую сторону, а загибал вниз строки, что было для него весьма характерно” (Митрофанов, 1989, с. 358).
Со слов Митрофанова известно также, что кроме рассказов и книг Зворыкин писал небольшие “миниатюры”, в которых излагал свои наблюдения над повадками мелких птиц. Но к печати их не предлагал, т.к. считал, что редактора сочтут их “несовременными”.
Все, кто его знал, отмечают его выправку, тактичность, умение скрывать свои чувства. Его дочь Евгения в своих воспоминаниях сообщает о некоторых деталях быта отца: “Носил он, так называемые “толстовки” из холста в теплое время и из фланели в холодное. Курил самые дешевые папиросы “Ракета”. Считал, что они менее вредны. Питался очень просто. Любил каши (главным образом овсяную), а также овсяный кисель с молоком, либо с льняным маслом. Любил ржаной хлеб. Он был очень нежным и заботливым отцом”.
За день до смерти Зворыкин пишет письмо В.В.Бианке: “Занят был заповедными волками. Чтобы не задерживать, решил отослать Вам рукопись и просить посмотреть, исправить, что найдете нужным, и вернуть мне для перепечатывания.
С удовольствием бы побродил с гончей вокруг Михеева но, кажется, на это не хватит ни времени, ни сил” (Бианки, 1989, с.356).
Николай Анатольевич Зворыкин скоропостижно скончался 9 ноября 1937 года на своей квартире в Гатчине и был похоронен на Серафимовском кладбище в Новой деревне в Ленинграде рядом со своею матерью.

Надежда Анатольевна до войны работала учительницей английского языка в средней школе Ленинграда. Во время войны Ксения Анатольевна и Надежда Анатольевна эвакуировались в Алтайский край, где в 1942 году Надежда Анатольевна умерла. Ксения Анатольевна после войны работала библиографом в библиотеке Ленинградского инженерно-строительного института.
Иван Анатольевич после эмиграции из России жил в Голландии, а умер во Франции в 1956 году. Его единственный сын Николай был геологом. Федор Анатольевич после революции зарабатывал на жизнь преподавательской деятельностью и сочинением фокстротов. Он был репрессирован и расстрелян в августе 1938 года. Его дочь Наталья работала геологом, а Екатерина – экскурсоводом в Эрмитаже (в эмиграции – преподавателем русского языка). Анатолий Анатольевич в советское время работал метеорологом, а его сын Кирилл – переводчиком.
Дочь Зворыкина Евгения Николаевна поступила в 1937 году на подготовительные курсы инженерно-строительного института в Ленинграде и в 1938 году была принята на первый курс архитектурного института. За две недели до начала Великой Отечественной войны она выехала на практику в Пермь. Квартира в Ленинграде осталась без присмотра и многие вещи Н.А.Зворыкина пропали во время блокады. В 1943 году Евгения Николаевна окончила обучение по специальности в Новосибирске и была направлена вместе с мужем в августе того же года на восстановление Сталинграда. С 1951 года – на преподавательской работе, сначала в строительном техникуме, а с 1960 по 1990 год в Волгоградском инженерно-строительном институте. Сегодня Евгения Николаевна живет в Волгограде. Детей не имеет. В 2000 году Евгения Николаевна передала все хранившиеся у нее книги Н.А.Зворыкина в Удомельский краеведческий музей.
Большую помощь в поиске материалов о Н.А.Зворыкине оказали: дочь писателя Евгения Николаевна Зворыкина (Волгоград), его племянница Наталья Федоровна Зворыкина (Санкт-Петербург), краевед Николай Сергеевич Кокорин (с.Котлован), краевед Виктор Иванович Колокольцев (Санкт-Петербург).
Вложения
Презентация1.jpg
Презентация1.jpg (10.19 КБ) Просмотров: 13963
Аватара пользователя
mbogoslova
Администратор
 
Сообщения: 851
Зарегистрирован: 28 май 2013, 14:28

Re: НИКОЛАЙ АНАТОЛЬЕВИЧ ЗВОРЫКИН. Главы из книги "Волк" 1937

Сообщение mbogoslova » 05 янв 2015, 23:34

ГЛАВЫ ИЗ КНИГИ "ВОЛК"

1. КАК Я СДЕЛАЛСЯ ВОЛЧАТНИКОМ

Гибель Медора
Это было очень давно. Мне минуло 14 лет. Отец подарил мне немецкую легавую. Кто-то назвал собаку Медором, и кличка эта так и осталась за ней. Это была преданная, незаменимая во всех отношениях собака, несмотря на то, что ей едва исполнился год.
Скажешь, бывало, Медору остаться у вещей на привале. Он открыто взглянет своими карими глазами и без всякой визготни, нетерпения и попыток следовать за мной останется на указанном месте, отлично понимая, что я вернусь и что он здесь нужнее. Сложение Медора было могуче, и выносливостью он обладал замечательной, чутье было превосходное, послушание - идеальное, полевые качества его доходили до совершенства. Сторож он тоже был незаменимый.
У меня были способности к дрессировке и натаске собак. Несомненно, что Медор упрочил во мне сознательную любовь к делу, дал верное представление об идеальной собаке и развил мои охотничьи способности.
Преданность Медора ко мне и моя к нему росли с необыкновенной силой.
Я, как сейчас, помню умную коричневую голову Медора с честными глазами, два пятна на боках, сползавших со спины седлом, коричневый горошек на белой рубашке, переходивший в светлокофейный на лапах.
Стоял мягкий декабрьский день. Выпавшая ночью пороша создавала какую-то особенную тишину. Густой слой нового снега, навес его на деревьях глушили те немногие звуки, которые слышатся зимою. На приваду ходили волки, посещали ее и лисы. Русаки наметывали узоры у самого дома.
Много надежд подавал этот день. Охотничьи мои вожделения сразу, однако, пресеклись: Медор, выпущенный на рассвете, не возвратился домой.
Я испытывал чрезвычайное беспокойство. Присутствие моего учителя - охотника и окладчика Федулаича (7) помогло мне сдержать волнение и несколько овладеть собою. Федулаич, конечно, лучше других мог приступить к розыску. Я сообщил ему о Медоре.
Мы поспешили на улицу. Федулаич вскоре нашел на дороге запорошенные следы Медора, пробежавшего в поле. Свежие заячьи следки то вливались на дорогу, то сходили с нее, и они впервые были мне неприятны. Взойдя на пригорок, где росла у самой дороги старая развесистая береза, Федулаич, всплеснув руками, сильно ударил ладонями по бедрам. Я не понял значения этих движений и поспешил к нему. Через дорогу шли канавки вспаханного снега. Ребра этих канавок местами рассыпались, местами стояли стенкою. Они были свежи и пушисты.
Сердце у меня упало: волки!
Федулаич свернул в целик по следам. Из шести канав три изменили свой рисунок: волки пошли на махах, и между их махами я увидел следы прыжков собаки - ясно, что это был бедный Медор.
Несколько капель крови, запудренных снегом, разрезанный как ножом ошейник - и больше ничего.
Я не мог говорить. Федулаич торопил меня и бежал домой запрягать лошадь. В поспешных движениях этого авторитетного для меня человека - великана чувствовалась еще сильнее важность происшедшего события, и, может быть, это сознание придало мне мужества. Побежал и я.
Волки отошли не больше версты и остановились в еловом почти обрезном острове. Оклад был маленький: не более 10 гектаров; это была гряда высоких елей с молодым подсадом, в середине кое где виднелся осинник, а на опушке - смешанное мелколесье березы и ольхи.
Флагов не было. Федулаич взял из соседней деревни 12 человек загонщиков. Стрелковая линия шла по лесной дороге через поляну, а затем заворачивала углом в редкий молодняк. Я стоял третьим номером, - как раз, где можжевеловым кустом завершался выдававшийся на поляну от оклада мыс смешанного мелколесья. За мною, шагах в 25, шла высокая березовая роща с темными пятнами елей.
У меня было отцовское ружье, а ружье, с которым я охотился, пришлось уступить гостю, случайно приехавшему к отцу как раз перед охотою; он стоял через номер от меня слева. Ближайшими ко мне с обеих сторон стояли опытные старые охотники. Мне хорошо было видно и гостя: он вовсе не производил впечатления охотника, стоял, как я заметил, неумело и вдобавок в черной одежде. Это меня огорчало.
Я обмял снег, ловил на мушку разные предметы и чувствовал себя на этой охоте не как охотник, а как дисциплинированный солдат на позиции. Как только последние загонщики скрылись со стрелковой линии, я стал прислушиваться к гону, ожидая врагов. Через несколько минут я услыхал, как Федулаич стал переговариваться с загонщиками громким голосом. Если я слышал голоса людей за окладом, то, естественно, должны были слышать их и волки. И то, что таинственная тишина умышленно нарушена была для того, чтобы волки услыхали людей и шли в противоположную от говорящих людей сторону, т. е. на нас - стрелков, произвело на меня сильное впечатление: оно было каким-то толчком, поднявшим внезапно все силы, всю готовность встречи с врагом, будто в жилы мои влили кровь, которая была горячее моей.
Федулаич начал гопать, загонщики стали отвечать. Голоса доносились четко, они ясно обозначили очертания оклада.
Чувствовалось, что волкам не миновать стрелков. Волнение от близкой возможности увидать этих разбойников было особенное, оно сосредоточивало все силы.
Мелькнувшая в ветках куста синичка всполохнула меня. Послышался глухой, торопливый шорох. Я приготовился, прислушиваясь к этому шороху, но он не удалялся и не приближался, продолжаясь тут же, около меня, во мне.
Вдоль выступа леса с левой стороны бесшумно и, как всегда, неожиданно показались из опушки желто-серые волки, направляясь коротким галопом на пересечение, шагах в 20 от меня, стрелковой линии. Они следовали гуськом, и казалось, что головы их с широкими лбами покоились на спинах впереди идущих. Как только они отделилась от опушки, я увидел всю вереницу их длинных туловищ, они казались окутанными какою-то дымкою, какая стоит иногда в пасмурный день над блеклою растительностью.
Я быстро сообразил, что выгоднее напустить переднего почти до самой стрелковой линии и стрелять второго, а затем уже первого, тотчас за линией, тем более, что до опушки за спиной оставалось шагов 20. Так я и сделал. Напустив эту вереницу врагов, я выстрелил во второго на расстоянии шагов 20 в тот момент, когда первый не дошел шагов 3 до стрелковой линии. Стреляный волк поднялся на задние ноги, простоял, взвиваясь, с секунду, опустился, пытался вновь подняться и рухнул, а первый волк, растягиваясь до-отказа, был уже ближе к опушке за линией, чем к линии стрелков. Я вскинул ружье и выстрелил; волк стремительно замахал и скрылся в деревьях. Сосед слева также пустил ему вдогонку, невидимому, безвредный выстрел. Остальные шарахнулись в оклад. Первый стреляный волк лежал недвижимо.
Дыхание, сдержанное мною во время приближения волков, теперь вознаграждало потерянное, и сердце билось вольнее. Я перезарядил ружье, ожидая новой возможности, и зорко посматривал по сторонам. Через несколько секунд на опушку, против гостя, шагов в 80 от него, выскочил крупный волк. Я наблюдал за волком и за стрелком; последний то и дело сгибался, присаживался и поднимался, прицеливался и опускал ружье; эти маневры не понравились волку, который так же быстро скрылся, как и показался. Правый сосед выпалил два раза подряд. Вслед затем справа, но через номер, раздались один за другим еще два выстрела. Я все больше и больше настораживался, ожидая выхода волков еще раз на свой номер. Страшное нетерпение узнать о судьбе второго стреляного волка не давало мне покоя.
После выстрелов раздались голоса загонщиков. Было очевидно, что волков в кругу уже нет. У меня, по крайней мере, не было надежды, но сходить с номера нельзя было. Я старался подсчитать результаты охоты по количеству выстрелов. В лучшем случае, кроме убитого мною волка, могло быть взято еще 4 штуки, но ведь это могло случиться только при удачной стрельбе дуплетом обоими охотниками. Неужели из шести убит всего один, два и не больше трех? Хотелось бежать, чтобы скорее убедиться.
Вышел Федулаич. Я бросился сначала к убитому волку, указал на него пальцем и побежал к следу стреляного мною за линией. Я не нашел никаких признаков ранения, не было на следу и черточек картечи. Пробежав по следу шагов сто, я вернулся назад. На дорогу притащили еще двух убитых. Мой волк был переярок, два других - крупные, отъевшиеся прибылые.
С какою злобою смотрел я на туши этих врагов, в утробе которых были еще не переваренные частицы моего Медора! Я мучился, считая, что победа осталась на стороне волков, тем более, что спаслись старики, которые, по всей вероятности, и были главными организаторами нападения на Медора. Грабить и красть мы, конечно, не отучили спасшихся сегодня волков. Шесть стрелков не могли одержать победы над шестью волками. Позор!
С тех пор я стал врагом волков.
Мы возвращались с тремя тушами волков. Федулаич так же, как и я, был недоволен результатами, и мы намеревались, свалив дома убитых, отправиться проследить уцелевших волков. Поднялся упорный ветерок. Дорогу затягивало снежною дымкою.
Медор не встретил нас!
Мы поехали. Пересекли вышедшие из острова следы сначала одного, а затем и еще двух волков. Они перестали махать и шли рысью.
Поднималась метель. С деревьев срывало снежный навес, снежная пыль плыла на простор, комки падали к подножью, освобождая отягченные ветки. На поле взвивались снежные воронки и соединялись с крутившейся в воздухе мутью. Повалил такой снег, что нас будто замкнуло в какую-то тесную комнату. Крутились небо и земля.
Моя неудача
Я был еще юношей. Федулаич обложил пару волков. Волки эти не зашли на приваду, несмотря на то, что знали ее, и в верстах четырех остановились на дневку. Федулаич объяснил это тем, что волки обедняли, т. е. уже на рассвете попали в район привады.
Меня интересовали подробности, касающиеся жизни животных. В частности, мне хотелось получить объяснение, почему волки, питаясь несколько дней привадою, при всей их жадности вдруг отшатнутся, несмотря на достаточный еще запас мяса, или, иной раз, не трогая привады, проходят в недалеком от нее расстоянии.
При помощи Федулаича и своих наблюдений я скоро пришел к заключению, что волки делают интервалы в посещениях привады или из опасения преследования, или вследствие ухода на другое место, где у них была оставлена добыча. Не заходят же они на приваду, когда наступающий рассвет угрожает встречею с человеком и надоедливою птицею (ворон, сорока), или же когда, не уверенные в безопасности, предпочитают провести дневку в выслушивании окружающей жизни.
Случается, что при объезде привады не обнаруживаешь посещения ее волками, а при более широкой разведке нападаешь на их свежие следы и удачно обкладываешь гостей, поживившихся ночью собакою. На самом деле, если волка и не преследуют, то он, тем не менее, проживая продолжительное время в одном районе, обнаруживает свое присутствие не только следами, но попадается и на глаза человеку. Люди же, зная, что в данном районе проживают волки, относятся внимательнее к окружающему и при своих проездах или проходах чаще видят волков. При встречах, конечно, человек не минует применить все способы устрашения зверя, а поэтому волк, повторно встречаясь с людьми, решается отойти на время из района, где ему грозит опасность.
Итак, Федулаич обложил пару волков, не посетивших приваду, взяв случайно след при широком объезде. Волки вошли в вырубленную площадь леса с оставшимися кое-где крупными деревьями и участками лиственного мелколесья. Высокая соломистая метла росла в изобилии по вырубу. Стрелков было трое. Мне достался номер в желтой метле, поднимавшейся над поверхностью снега более, чем на высоту волчьего роста. Я стал на кочку и накоротке мог видеть приближение волка. Ружье у меня было неприкладистое. Стоять на номере, где зверя можно обнаружить лишь накоротке, тяжело.
Не успели загонщики крикнуть, как в 3 шагах я заметил колыхавшуюся траву и тотчас же увидел шедшего во весь мах под самою кочкою волка. Я вскинул ружье. Оно, упершись в спину волка, сильно толкнуло меня, и я свалился, не сделав выстрела.
Все это было и смешно, и грустно. Но каждая охота давала опыт. Я постепенно понимал ошибки, которые делал, так же, как понимал ошибки, сделанные другими: и загонщиками, и окладчиком, и стрелками.
Пару волков все же убили в ту охоту. Оригинальный по растительности оклад очень врезался мне в память. И лес, и степь, и эта желтая метельчатая трава, похожая на тростник, дают волку уютный приют, лишь были бы мясо и вода.
Дед – капканщик
Однажды, выслеживая с Федулаичем тройку волков, мы шли на лыжах вдоль волчьей тропы. Неожиданно из кустов вылилась чья-то лыжня и пошла по тропе. Экая досада! “Охотник нам помешает”, - подумали мы и одновременно выразили наши опасения вслух. Вскоре один из волков круто сошел с тропы и пошел по целику в сторону. Вдоль следа имелись какие-то посторонние черточки, будто от какого-то волока. При рассмотрении следов оказалось, что волк волочил капкан на одной из передних лап, идя на трех ногах. Иногда от волока не оставалось никаких признаков: волк, стало быть, нес тогда лапу повыше. Лыжня охотника пошла вдоль следа этого волка.
Мы ускорили наш ход. Несмотря на сильный мороз, я до того разогрелся, что принужден был распахнуть куртку.
Волчий след стал кружить вокруг деревьев и кустов; волк садился, топтался, пытаясь сбросить капкан. Местами крошки снега на следу были окрашены кровью.
След стал свежее. Федулаич обратил мое внимание на свежесть. Ранее след был чуть припорошен шедшим ночью снежком, переставшим к рассвету; стало быть, теперь мы шли уже по утреннему следу.
Волк снова пошел прямиком, и все так же рядом с ним тянулась лыжня.
Наконец мы увидали шедшего вдоль волчьего следа человека маленького роста, с холщевым мешком за спиной. В руке, одетой в желтую кожаную рукавицу, он держал палочку, задевая ею снег.
Заметив нас, он остановился. Пепельно-серая борода его казалась очень длинной при его незначительном росте. Мы поздоровались; в ответ он снял нахлобученную колоколом на уши шапку из русачьего меха. Лицо его было моложаво. Проницательные серые глаза встретили нас приветливо и внимательно. Усы, отливавшие серебром, местами носили явные признаки нюхательного табака.
- Охота поглядеть, дедушка, как ты с волком справишься, — сказал Федулаич.
- С этим-то справлюсь - нонешний. - И старик палочкой подолбил волчий след.
- Небось, та пара, что по тропе дальше пошла, в капкан не влопается, - продолжал Федулаич.
- Где тут! Да, пожалуй, и вам не взять: больно хитры старики. Капкан-то этот перешагнули; на старой их тропе - в следке - стоял. Шли, шли, своей мерой шагали по старым следам, а над железом вдвое шаг растянули. Ведь, вот сколь догадливы!
- Что это у тебя за палочка? - поинтересовался я.
- Голыми руками волка не взять.
- Разве такой тоненькой убьешь?
- Полно и этой! По месту угодишь - и ладно будет. Вот по этой жилке. - И дед указал на свою переносицу Федулаич улыбался и умиленно глядел на старика, как на ребенка.
- А если промахнешься, да волк на тебя? – спросил Федулаич.
- Бывает и так. Посторонишься иль по капкану ему ударишь, он и отвернет. Сначала погоняешь; как поустанет да начнет сдаваться, тут и подходишь. А на случай - вот! - И дед, вынув засунутый за ременный пояс топор, погрозил им.
Двинулись втроем по следу. Деда, как хозяина положения, мы пропустили вперед.
Скоро волчий след пошел в еловую чащу, выдававшуюся на поляну незначительным выступом. Я обежал эту чащу - выхода не было.
Дед нагнулся и стал сбивать палочкой снег с хвои и постукивать по стволикам; мы же встали по его просьбе по бокам еловой чащи, в редколесье, с тем, чтобы при выходе волка гнать его без передышки и обессилить его.
Волк вышел осторожно, сгорбившись. Лапу, зажатую капканом, он нес навесу. Спина его густо покрылась спадавшим с елочек снегом. Посмотрев на нас, он снова вернулся в чащу, но остановился у самой опушки. Дед, проползший в чащу, выгнал его. Волк едва поскакал, ковыляя на трех лапах: капкан был грузный. Федулаич и я бросились в погоню. Прыткий дедушка, однако, опередил нас и уже бежал рядом с волком, крича на него устрашающим басом, как гуртовщики - на рогатый скот. Федулаич двигался по другую сторону зверя, мне же дано было задание бежать сзади, не давая волку возможности сбавлять ход.
- Стегай его прутышком! - кричал мне дед. Волк стал приостанавливаться, направляясь то в одну, то в другую сторону, наконец окончательно оробел и приостановился; язык висел, дыхание было затруднено. Дед подскочил к волку, как юноша, и зычным голосом и палочкою заставлял двигаться, но волк, плотно прижимая уши, делал в сторону деда короткие бессильные броски и, убирая на миг язык, щелкал зубами.
Никогда я ни раньше, ни после не видел такого страшного оскала.
Дед крикнул нам, чтобы мы пошире расступились. Волк снова пошел. Однако ход зверя становился слабее, и наконец он сел около куста. Дед подскочил и из-за ствола дерева замахнулся, чтобы ударить зверя по переносице. Послышался резкий костяной звук: конец палки оказался в волчьих челюстях.
Старик напружился и, обняв ствол дерева, ухватился за палку обеими руками. Создалось впечатление, что волк держит деда на поводке.
- Ударь его по капкану ! - кричал дед.
Федулаич исполнил просьбу старика. Волк огрызнулся и бросил палку. Конец ее, несмотря на то, что она была можжевеловая, раздроблен был в мочалу.
Волк забрался в куст и лег; морда торчала наружу, и волк углубил ее в снег.
Дед подошел и изо всех сил ударил волка неповрежденным концом палочки „по жилке".
Поднялась снежная пыль. Волк вскочил и, шатаясь, побрел, окрашивая снег темною кровью, лившейся из носа.
Зрелище это стало мне неприятно. Странным показался такой способ добывания попавшего в капкан волка. И я высказался, что лучше бы достреливать зверя. Дед оправдывался, говоря, что ружье таскать устанешь. Волк - добыча редкая, а основная добыча - зайцы да лисы.
Несколькими ударами дед окончательно свалил волка, но долго несчастный вверь лежал с прижатыми ушами - признак не прекратившейся жизни.
Подвесив волка на сыромятном поясе за заднюю ногу к суку ближнего дерева, дед стал снимать шкуру.
Простившись со стариком, мы поспешили к следам ушедшей пары волков в надежде их обложить. Погибшего моего Медора я не забывал.
Памятное место
Охоты с отроческих лет, когда любознательность и восприимчивость так сильны, помогли мне очень скоро стать недурным зверовым охотником и окладчиком. Я делился с Федулаичем своим мнением и впечатлениями, и он большею частью признавал мои замечания правильными. Вскоре я стал руководителем и организатором охот, а Федулаич - моим добровольным помощником.
Однажды в том самой окладе, где были убиты 3 волка из шести после того, как они разорвали Медора, нам удалось обложить одного волка. Я подозревал, что это был один из благополучно спасшихся. Случаи дневок волка в том же окладе, где на него уже была произведена облава, встречаются спустя значительное время, и то, если волк не был ранен или стрелян.
На этот раз мы гнали зверя на узкое место соединения лесной гряды. Я был единственным стрелком и выбрал себе номер, где крупное еловое редколесье соединялось с несколькими ольхами, а за спиною моею оно вливалось в частый еловый молодняк. Снег был глубокий, но в еловом крупном лесу, как всегда, более мелок. Направление ветра вполне благоприятствовало. Оклад представлял собою до самого номера однородную по насаждению гряду. Входной след был с противоположной стороны - любимое мной направление гона. Флаги удобными прямыми линиями опоясывали фланги, и были все данные за то, чтобы привести зверя на меня.
Я встал против двух крупных елей опушки, находившихся шагах в 12 от меня; между ними был широкий прогалок, уходящий в глубь оклада, позволявший видеть стволы далеких деревьев.
Я осмотрел линию своего обстрела, - справа, шагах в десяти, начинались флаги и шли по безлесному месту; слева, шагах в тридцати, они тянулись от низинки по смешанному редколесью.
Федулаич топнул. Через минуту я держал ружье почти наготове. Номер был удобный, я чувствовал себя хорошо защищенным елочкой и в то же время без поворотов и напряжения я видел фланги и середину.
Очень скоро - руки еще нисколько не устали держать ружье - я услыхал особое шипенье, как - будто от быстрых махов крупного зверя в еловом лесу. Коротким галопом прямо на штык между двух крупных елок катил ко мне волк довольно темной расцветки. Он махал равномерно, и передняя часть туловища с головою то опускалась, то поднималась с правильными промежутками.
Я напустил его шагов на 5 -7 и выстрелил в середину лба.
Волк перекувырнулся через голову, как заяц. Он лежал на спине, вытянув в направлении ко мне задние ноги с лиловато-табачною шерстью на пахах.
Знакомая повадка
Густой иней лежал на поверхности снега и на всех предметах. Он придавал деревьям фантастический вид. День был лиловый по тонам, один из тех дней, когда от свинцовых облаков на снегу следы кажутся тусклыми и их легко проглядеть.
На приваде была лисица. Мы с Федулаичем собирались уже выехать и укладывали катушки с флагами. В это время приехал крестьянин соседней деревни и сообщил, что на рассвете под самой деревней прошел волк.
Мы оставили наше намерение поохотиться на лисицу и поторопились на волчий след. Действительно, недалеко от деревни через дорогу шел к можжевеловым кустам прямой след крупной волчицы. Взяв наиболее выгодную для пересечения следа дорогу и оставив след в левой стороне, мы двинулись в путь. Проехали поле и пустошь. Верстах в двух обозначились в тумане высокий хвойный остров, а ближе, в стороне – сливающиеся с ним еще более закругленные инеем маковки сосен мохового болота.
Воспользовавшись неторной поперечной дорогой, мы свернули, держась к волчьему следу, влево, в том месте, где в угол дорог упиралась длинная и узкая еловая заросль с примесью осинника. Мы проехали по коренной дороге длинную сторону этой заросли и поперечную - по неторной дороге. Впереди было безлесное пространство с отдельным редким кустарником в белых чехлах от нависшего снега и инея. Дальше сизая муть, как дым, сливалась с одноцветным небом. Влево с неторной дороги тускло виднелась та деревенька, около которой мы впустили волчий след.
Я пошел на лыжах по направлению к деревне. Быстро и бесшумно скользили лыжи по матовому покрову, оставляя на почтительном расстоянии еловый колок, упиравшийся в угол дорог. Не успел я взглянуть на Федулаича, как лыжа перерезала узловатую линию волчьего следа, напрямик шедшего в еловую заросль. Я указал Федулаичу на оклад.
Прикрепив конец шнура к тоненькой осине, на которой уцелело несколько блеклых листьев, мы быстро потянули флаги с разных сторон, решив, что номер будет на противоположной стороне, в углу дорог. Через 15 минут мы сошлись, оставив шагов 40 пролета.
Одев белый халат, я поспешил встать в стройный ольшаник, в 20 шагах от опушки: другого подходящего места не было.
Федулаич побежал.
Когда глухо донеслось с противоположной стороны оклада его покашливание, я понял, что он отошел несколько дальше, чтобы дать знать зверю о присутствии человека. Затем он постучал палкой о дерево, и этот стук, перекидываясь с дерева на дерево, перебежал через оклад. Затем он стал похлопывать кожаными рукавицами. По глохнувшим звукам я догадался, что Федулаич вошел в опушку. Весь закраек оклада перед моим номером был частый, иней еще больше задернул просветы, и видно было только накоротке. Я ожидал резких движений идущего на прыжках волка, рассчитывая стрелять уже вне оклада, на чисти с редкими деревьями, как вдруг увидал в 20 шагах у опушки мелькание, подобное тому, какое производит птица, перепрыгивая с одной ветки на другую. Я вгляделся и в движущемся предмете узнал волчье туловище. В просвете между ветвями виднелась только верхняя часть плеча волка. Я тщательно выцедил и спустил курок.
Волк сделал поворот, чтобы идти назад, но тут же рухнул замертво, головой к Федулаичу. Весь заряд попал выше плеча и отделил плечо от туловища.
Визит волков
Вечером выпал снег, переставший к ночи, - пухлый, перистый. Перед этим снежный покров, особенно на полях, уплотнился после бывших сильных ветров, и свежая пороша легла на отвердевшую поверхность. Она представляла неглубокий мягкий слой, четко, до мельчайших подробностей отпечатывавший следы.
Ночь была тиха. Полная луна невольно манила голубым искристым сиянием на улицу, но утро охотнику дороже, и я лег спать с радужными надеждами на завтрашний день.
Наутро ни на приваде, ни в объезде ничего не оказалось. Убив с Федулаичем пару русаков, к одиннадцати часам мы были уже дома. Почти у самого дома Федулаич необычайно поспешно, на ходу, выскочил из саней и, отбежав несколько шагов с дороги, повелительно ткнул пальцем, показывая след, и торжественно произнес одно слово:
- Вот!
Я подскочил к нему. Шагах в 50 от нашего дома тянулись две ленты волчьих следов. Свежий пушистый снег замечательно ясно отпечатал длинные пальцы, широкие пятки и мощные когти. Волки прошли под самыми окнами жилой избушки, спустились оврагом к реке и переправившись по льду на другую сторону, двинулись дальше полями.
Мы не замедлили организовать погоню.
Это было в ноябре. Снег был неглубокий. Километра 2-3 мы ехали по волчьим следам. Волки шли по открытым местам, а затем заметно стали пользоваться заслонами, выбирая путь по местам с кустарниками и деревьями. Убедившись, что они не остановятся в ближайших подходящих местах, мы поехали по торной дороге, держась предполагаемого направления хода волков. Дорогой на всех поворотах мы бросали метки в виде еловых веточек, чтобы обозначить наш путь догонявшим нас двум загонщикам и охотнику.
Прекрасный сезон для охоты - ноябрь, если бы не столь короткие дни этого месяца.
Наконец-то, проехав километра четыре, мы пересекли следы и вновь поехали перенимать их дальше. Снова километра через два они влились на дорогу, затем сошли с нее, поднялись на пригорок, а с него прыжками в сосновое болото.
Дорога вела нас по горе. Внизу стлалось это курчавое сосновое болото, упиравшееся в высокую гряду сосен, за которыми далеко виднелась большая площадь чернолесья. Мы сверху осматривали эту заманчивую и курчавую лесную гущу. Взоры наши останавливались на верхушках некоторых деревьев, под которыми, казалось, дремлют, полузажмурив глаза, те таинственные звери, следы которых нас вели от крыльца дома на протяжении нескольких километров.
Едем лесною дорогою, мелькают, каждая своею краскою, сосны, ели, березы, осины. Мы пристально вглядываемся в придорожную полосу, но девственная пелена снега лишь изредка нарушается заячьим маликом или беличьим следком.
Останавливаемся. Перед нами редколесье, низкорослый сосняк, где почти виднеется гора, с которой мы впустили волчьи следы. Идем перерезать оклад, продвигаемся; снег в одном месте показал нам наброды глухаря. Замкнули круг. Возвращаемся бегом к саням за катушками. Два загонщика и два охотника ожидают нас. Сумерки близки.
Мне достался первый номер. Слева шла ровная, густая, как частокол, гряда елочек высотой в половину человеческого роста и соединялась с окладом. Я стоял за низенькой сосенкой на поляне, обрамлявшей по стрелковой линии сосновый лес-оклад.
Смеркалось. Отдельные стволы деревьев на опушке уже не были видны, а еловая полоска слева представляла собою сплошную черную ленту, над которой шла стальная полоска зари.
Как долго тянулось время! Наконец я услыхал Федулаича. Ему ответили фланговые. Оклад был неширокий. Голоса прекрасно доносились, слышался даже громкий говор проезжих на горе, за окладом.
Было тихо. Сумерки сгущались. Я, как кошка, напряженно следил, не отделится ли от фона темного леса на серый снег поляны черный волк. Вдруг поверх темной полосы елочек, выделявшихся отдельными маковками, я увидел в просветах два движущихся от оклада треугольника. Я понял: что волчьи уши. Иногда чуть заметно было более светлое, чем фон черных елочек, неясное очертание волчьего туловища. Судя по движению треугольников, волк шел трусцою. Я поднял ружье к заре, снизив его до высоты предполагаемой линии волчьей лопатки, и выстрелил. Сноп огня. Волк рухнул. Послышалось падение грузного тела и грозное, как рев тигра, предсмертное рычание. Оно длилось несколько секунд. И темное, еле видимое пятно волчьей туши осталось лежать на снегу.
Я поглядывал на всякий случай за этим пятном и следил в то же время по поляне за появлением второго волка. Блеснувший справа огонь выстрела освободил меня от напряжения. Через минут пять вышли и загонщики.
Второй волк тоже был убит.
Я бросился к своему трофею. В темноте не было видно расцветки шерсти, но величина этого матерого великана была ясна. Я зажег спичку и любовался черным ремнем по хребту, рыжими подпалами боков и плеч и хотя короткою, но очень густою, ровною шерстью.
Второй волк был среднего роста - волчица, бледно-серого окраса.
Странно было сознавать, что волки, ночной след которых мы взяли у крыльца нашего дома, подвигались теперь к ночи к тому же крыльцу, но уже в санях.
Обычная неудача
Охота на волков имеет общественное значение.
Взгляд на волчью охоту как на забаву только, как на удовольствие непростителен.
Успех охоты складывается из очень многих моментов. Он не может не чередоваться с неудачами.
Успех осенних облав зависит от себя только в части определения логова, производства самого оклада и отчасти стрельбы. Обыкновенно загонщики разрушают всю большую работу осеннего оклада, подготовленного подвывкою и выслеживанием по росе. В охоте этого сезона значительная доля участия лежит на посторонних охотничьему делу многочисленных загонщиках. Это слабая сторона осенних облав.
Охоты эти редко приносят пользу, -так же редко, как редко убивают на этих облавах обоих 'стариков. А что же толку, если убьют пару прибылых да переярка или всех прибылых? Старики продолжают так же, если не больше, резать скот. Делают они это по понятной причине. Когда старые волки лишаются семьи, то, возбужденные беспокойством и освобожденные от заботы о волчатах, они валят и крупный, и мелкий скот без разбора, в большем количестве, чем надо.
Уцелевшие волки остаются безнаказанно жить до зимы, когда по следам их начинают преследовать охотники. Старики, оставшиеся к зиме без семьи, труднее даются, они делают значительно большие переходы и уходят на более продолжительное время в дальнее странствование.
Однажды в двух деревнях волки за лето зарезали больше 100 штук разного скота. Крестьяне просили что-нибудь предпринять. Мы с Федулаичем решили поехать и обследовать эти деревни.
Тащились мы 15 километров часа три. Дорога была хоть и сухая, но глинистая, а глинистые дороги, да еще в перелесках, почти всегда имеют глубокие выбоины наполненные водой. Деревья стояли без движения, и в этой особенной осенней тишине леса и в неподвижности свесившихся желтевших листьев чувствовалось, что лето прошло. Стоял конец августа.
Мы подъехали к одной из потерпевших деревень. Вторая деревня виднелась в низине, верстах в двух. Солнце садилось. Над закатом, как разрезанная морковь, виднелись красные полоски с желтой, золотистой серединой.
Недалеко от околицы мы обогнали большое стадо скота. Овцы сгрудились, а телята тесно сбились к мычавшим коровам. Замыкавший шествие бык нервно оглядывался по сторонам, грозно мычал, и длинные нити слюны, дрожа, тянулись, играя на солнце, как тонкая бронзовая проволока. Перед нашим приездом волки зарезали пару телят.
Оказалось, что в двух деревнях, всего в двести дворов волки зарезали за 2 месяца 115 штук скота.
Популярная слава волка, слава удалого хищника и врага человека, давно привлекала мое внимание к этому красивому, свободолюбивому, могучему зверю. Волк был единственным живым существом, не вызывавшим во мне чувства сожаления, когда приходилось убивать этого зверя. Мы встали на горушке против Лосова, около большой осины. Смеркалось. Еловый лес впереди стал сливаться в большое черное пятно. Вечер был теплый. Маленький ветерок беспрестанно шелестел листьями осины. Этот шелест в немой тишине был сначала приятен. Вдруг вкрадчиво раздался за Лосевым довольно густой вой, ему ответил певучий, более тонкий, к ним присоединились голоса переярков и начали дружно взлаивать молодые. Голос волчицы, когда долго тянул одну и ту же ноту, похож был на отдаленный гудок паровоза.
Мы отошли от этого дерева, как будто оно нам мешало, выдавая наше присутствие, но и оттуда, где мы остановились, слышалось его, теперь жуткое, трепетание.
По вою мы определили волчью семью в 8 штук и медленно стали возвращаться в деревню. Ветер усилился. Нас обеспокоила возможность дождя или же безросного утра: это затруднило бы выслеживание и наметку оклада.
Вечером, за чаем, я открыл окно. Волчий концерт вдруг вновь продолжился и был слышен из избы.
Ночью мы вставали. Ветер утих, звезды испещрили небо и очень похолодало. Очевидно, на утро можно было ожидать если не морозца, то, во всяком случае, росы. Мы спокойно снова улеглись. Спать можно было долго, так как раньше часов девяти нам идти было невыгодно: надо было дать волкам время сделать утренний след к гнезду, а росы осенним утром хватает надолго.
Еловый остров Лосово одной стороной примыкал к полю, а другими сливался с более мелким смешанным лесом, пятнистым от осенних красок. Контур елового острова ясно вырисовывался с той горы, где мы выслушивали волков, стоя у осины. Внутри леса были тоже довольно наглядные границы при слиянии острова с лесом других пород и возраста. Там по одной линии шел кряж, оканчивавшийся лесною поляною, по другой - невысокий, смешанный лес, значительно моложе и реже. Лосово было заболоченным местом, даже на опушках виднелся тростник, обрамлявший окнища с водою, в просветах деревьев виднелся бурелом. Одним словом, это была темная глушь, по которой передвигаться было нелегко. Роса стояла сильная. Мы оставляли за собой зеленые ленты следов - полоски после сбитой росы. На поляне мы обнаружили по тому же признаку волчий след. Узкая зеленая лента шла по кряжу на поляну, соединяя еловый остров с окружающим мелколесьем. Дальше мы встретили более широкую полосу следов, очевидно, двух или трех волков. По наклону помятой травы можно было точно определить, что след вел не из Лосова, а в остров, к гнезду. Мы подвинулись к острову. Там начиналась высокая осока, которая на ленте следов наклонена была к Лосову. Теперь не оставалось сомнения, что следы вели в оклад. Вскоре мы напали на волчьи тропы в лесу. Они были настолько набиты, что представляли собою черную дорожку без малейшей растительности. Они вели к водопою - ручейку, берег которого сплошь был умят волками.
Ясно было, что волчье гнездо - в Лосове. Вечером мы еще послушали волчий концерт и с вечера же распорядились, чтобы на следующий день к 8 часам утра собралось 80 человек крестьян. К этому часу должны были приехать человек 6 опытных стрелков; я был седьмой.
Утро было пасмурное. Загонщиков собралось из двух деревень больше 90 человек. Мы с Федулаичем объяснили им положение дела, разбили их на десятки, к каждому десятку приставили старшего, втолковали старшему, что и как надо делать, и к одиннадцати часам подвели этих людей к условленному месту, не доходя километра до Лосова.
Стрелковые номера были намечены нами заранее, около каждого номера поставлена была окоренная ивовая веточка. Расставив стрелков, Федулаич повел загонщиков с одного фланга, я - с другого. Ближайшим к стрелкам загонщикам - молчунам было подробно объяснено, как себя вести; такие же подробные наставления были даны и внешней неподвижной цепи, состоявшей из 75 человек, а, кроме того, около 20 человек должны были по команде Федулаича идти внутрь круга так называемыми ершами. Ершам надлежало медленно подвигаться, останавливаясь на каждых 50 шагах, и двигаться дальше по получении распоряжения Федулаича и после того, как вся эта подвижная цепь выровняется и сделает перекличку.
Мой номер пришелся на кряже, опушка оклада была в высоких зарослях метлы, осоки, а местами тростника и рогозника. Перед кряжем шла невысокая метла, и это давало возможность раньше заметить волка. Правее от меня, вне выстрела, было редколесье, сквозь которое с кряжа видно было довольно далеко в глубь оклада, между мною и этим редколесьем - та же болотная глушь.
По сигналу загонщики заорали. По голосам слышно было правильное оцепление. Так длилось полчаса. Затем стала ясной и подвижная внутренняя линия. Вылетела пара рябчиков и расселась недалеко от меня на елках. Прошло еще с четверть часа. В редколесье оклада пробежал рыжий волк, вскоре мелькнул еще один. Кричавшие стали как будто сходиться, по крайней мере, интервалы между загонщиками становились шире. Затем послышалось по несколько голосов с одного места, и в конце концов цепь почти что не существовала. Внешняя цепь почти вся замолчала. Неладное происходило и у ершей. Доносился почти единственный голос Федулаича, что-то кричавшего загонщикам. Скоро можно было расслышать ругательные слова Федулаича. Выстрелов не было. Загонщики толпились. С номеров сошли. Стрелки подошли к загонщикам. Многие видели волков. Если бы загонщики выполнили все, что им было поручено, несомненно, облава прошла бы удачно.
Загонщики выражали удивление, что волки оказались в кругу, так как большинство не верило, что мы могли обложить их без снега.
Из девяноста с лишним загонщиков осталась группа не более тридцати, остальные ушли домой. Федулаич стоял в стороне, опершись на длинную дубину, похожую на весло. Он молчал. Стал накрапывать дождик.
Федулаич был мрачен. Долго поругивал он загонщиков, но теперь он больше молчал, только на каждой выбоине твердил:
- Волк их съешь!
В стороне паслось стадо скота, главным образом овец. Федулаич вдруг оживился, послышался его необыкновенный смех, как будто в отдалении проржала лошадь. Он вытянул руку и, показывая на овец, сквозь смех твердил:
- Кандидаты, - кандидаты!
Аватара пользователя
mbogoslova
Администратор
 
Сообщения: 851
Зарегистрирован: 28 май 2013, 14:28

Re: НИКОЛАЙ АНАТОЛЬЕВИЧ ЗВОРЫКИН. Главы из книги "Волк" 1937

Сообщение mbogoslova » 06 янв 2015, 12:56

2. СКАЗОЧНЫЙ ЗВЕРЬ
В ясный, тихий морозный день, когда блестками играет снежный покров и розовеют стволы деревьев, когда на снегу лежат характерные узоры печатных следов, знакомые, близкие, как почерк дружеской руки, когда высоко в небе слышатся гортанные крики ворона, я вспоминаю волков.
Тянет к крепкому хвойному острову. Так и кажется, что, глубоко пробороздив с кряжа намет снега, напрямик к лесу вьется канавкой узловатая волчья тропа.
В тусклый день, когда низом несет, а сверху подваливает косой снег, представляешь себе чуть видную линию занесенных ямок волчьего следа, который, войдя в хвойный лес, сразу делается ясным.
Представление о сером волке — бирюке — связано с воспоминаниями о непогоде, метелице и о застигнутых непогодою путниках.
Сколько сказок и поверий сложилось вокруг этого зверя!
Волк
Внешность волка интересна. Хорош и цвет шерсти, сливающийся с мглой осеннего дня, и мощь, и гармоничность сложения, и гордость осанки, когда он, высоко подняв голову, осматривает даль/
Возьмите за шиворот убитого крупного волка, поднимите его грузную голову, опустите ее, похлопайте ладонью по широкому лбу и, если вы охотник, в вас заговорят приятные воспоминания.
Волк принадлежит к семейству и роду собак. Систематика наших волков не вполне разработана. Проф. С. И. Огнев считает установленными пока четыре подвида: 1)волк обыкновенный, 2) волк кавказский, 3) волк тундряной и 4) волк камчатский.
Мы мало еще знаем о столь известном звере-вредителе. Недостаточно разработана систематика, много пробелов и в биологии волка. Мы точно не знаем причин регулярного воя выводка волков на гнезде, особенно когда вся семья в сборе, мы мало еще знаем о жизни переярков летом, об особенностях характера волка.
В наружности волка запечатлеваются мощность головы и шеи, высокий перед, покатость спины, низко спущенные ребра и поджарость живота. Пальцы лап плотно сжаты, вся кисть несколько овальная. Хвост опущен и мало подвижен; недаром его называют поленом.
Нормальный вес волка зимой колеблется от 42 до 55 кг для старого, от 32 до 42 кг для переярка (переярком называют волка от годовалого до приблизительно 2—3-летнего возраста) и от 19 до 32 кг для прибылого (молодой волк, которому не минуло еще года). Самцы обычно тяжелее самок.
Зимняя шерсть волка длинна, густа и грубовата. Особенно пышно одета шея. Шерсть на спине отличается длиной; у многих экземпляров на холке торчит вихор. Шерсть на голове невысокая, ноги покрыты коротким, плотно прилегающим жестким и скользким волосом.
Окрасы обыкновенного волка — серо-черно-охристый, серо-черный, серо-белесый и серо-голубоватый. Черный цвет обычно идет по хребту полосой; с большей или меньшей интенсивностью чернота на кончиках волос распространяется по всему туловищу, за исключением брюха и лап. Брюхо — белесоватое, с охристым оттенком, пах - коричневатый с лиловым оттенком. Ржаво-охристые тона на боках, лопатках, внешней стороне ушей, на шее и хвосте. У некоторых экземпляров лоб и щипец светлосерые, у других темносерые, у третьих кончики волос очень черны. Окружности губ и нижние части щек белесоваты. Общее выражение волчьей морды меняется как от степени белизны и ширины полоски или пятна, так и от степени черноты кончиков волос лба и щипца. Охристо-ржавый окрас встречается преимущественно у самцов; у самок и прибылых он редок.
По внешнему виду и образу жизни наших обыкновенных волков, встречающихся в одной и той же местности, мы разделяем на два типа.
Один - лобастый, с мощною красивою головою, умеренным пропорциональным щипцом, широкою грудью и статным корпусом. Шерсть таких волков обычно ровная, шея - в хорошем полном опушении. Зрелые экземпляры, особенно самцы, окрашены в серо-черно-ржавый или чало-черно-охристый тона; самки этого типа темнее, иногда у них заметен охристый подпал, белесоватость общего окраса обычно отсутствует. Волк такого типа производит впечатление кормного, т. е. хорошо питающегося, зверя.
Живут такие волки поблизости от человека, не удаляются в глубь больших лесных площадей; они подходят не только ксамым селениям, но проникают и в самые усадьбы и, сравнительно часто встречаясь с человеком, умело приспособляются к обстановке. Волки эти преимущественно режут домашний скот и мастерски вылавливают собак. Сделав обходы и ревизию селений, они после подготовки залегают и терпеливо подкарауливают собак.
Волков описанного типа мы называем собачниками.
Волки второго типа живут в отдалении от человека и питаются преимущественно дичью и теми домашними животными, которые попадают в места их обитания. Они реже поэтому подвергаются преследованию человеком. Волки эти нередко производят впечатление изголодавшихся скитальцев. Лоб у них уже, щипец удлинен, туловище кажется растянутым, замечается сухопарость, вес меньше.
Пропитание эти волки добывают хотя и с меньшим риском, но со значительно большей затратой сил.
Окрас самцов серый с неровною чернотой или белесовато-палевый с чернотой, охристые тона развиты меньше, чем у предыдущего типа. У самок часто наблюдается сильная белесоватость общего окраса. Волков этого типа мы называем пустошными.
***
Волк распространен всюду, где он обеспечен питанием. Глухой тайги волк избегает. Глубокий и рыхлый, не уплотненный ветрами снег препятствует его передвижениям в успешной охоте за дикими животными. Но стоит только человеку нарушить таежные условия, как в этой местности вместе с ним появляется волк.
Наиболее распространены волки либо в местностях с развитым животноводством и бедных дикими животными, либо в районах, где слабо развито животноводство, но велико число диких животных. Неравномерность расселения волка объясняется именно этими закономерностями. Поэтому наиболее густо заселены волками Поволжье, Казахстан, Приуралье, северные районы РСФСР, лесостепная полоса Западной Сибири, степные животноводческие районы, Северный Кавказ, Белоруссия, Горьковская область, Смоленская и другие Вообще нужно сказать, что на распространение волка значительное влияние оказывает человек.
Чем больше кормовые запасы и чем удобнее ландшафт для того, чтобы охотиться, передвигаться, скрываться и выводить потомство, тем прочнее прикрепляется зверь к данной территории.
В заботах о добывании пищи волки нередко совершают миграции, связанные с передвижением, перекочевками стад как домашнего скота, так и косуль, кабанов и других диких животных.
На севере волк находит себе приют и в тундре и в лесотундре.
Осоковые болота, кочкарники, низины, мелкие долинки-балки, заросли ивняка, карликовых берез и ельника и песчаные холмы, поросшие редколесьем, представляют для волка в лесотундре достаточно удобные угодья для охоты и устройства гнезд. Такие угодья достаточно укромны, встреча с человеком почти исключается в силу громадных просторов и чрезвычайно редкого народонаселения.
В степях волки придерживаются полос с высокой травяной растительностью, зарослей по течению рек, возвышенностей с кустарником, балок, переплетенных кустами.
Даже в пустынях волк умеет найти себе укромные места для гнездовья.
В лесостепной полосе волк укрывается в оврагах, колках, отъемах, в зарослях мелколесья, в рощах, в долинах рек с густыми кустарниками и деревьями. В местности горной он придерживается леса или высокого травяного покрова. Не оставляет он без внимания и скалы с расселинами под свесами каменных плит.
В сплошных лесах волк редко заходит в глубину площади, он больше придерживается дорог и опушек. В местности равнинной и лесистой места обитания волка бывают разнообразны. Волк находит приют и в торфяных болотах, среди которых в виде островов имеются лесные гряды, и в смешанных значительных лесных площадях, и в тенистых еловых участках с валежником и вывороченными деревьями, и в болотах с моховыми гладями и чащами соснового молодняка. Заболоченное мелколесье с ивняком и зарослями высоких болотных трав служит для него также прекрасным приютом.
Описанные места обитания волка являются лишь частью ландшафта его охотничьего района.
Волк, поселившись в определенном районе, сравнительно редко совершает рекогносцировочные походы за пределы этого района в течение весны, лета и осени. Однако зимой, когда добывание пропитания становится гораздо труднее, волку приходится передвигаться значительно шире, отдаляясь от своего обычного района.
При обеднении района объектами питания до степени, угрожающей существованию волка, он переселяется в другой район или бродяжничает.
***
Волк имеет крепкие зубы, чрезвычайно развитые жевательные мышцы и слюнные железы и очень широкий пищевод. Крепкие зубы нужны волку для мощной хватки при охоте на крупных животных, они необходимы также, чтобы расправляться с мерзлым, крепким, как камень, мясом и дробить кости животных.
Развитые слюнные железы и широкий пищевод необходимы для обильного обволакивания слюной пищи и быстрого глотания громадных кусков. Благодаря этому волк способен быстро проглатывать куски мяса, спасая таким образом свой обед от сотоварищей.
Зубы волка так много работают, что, несмотря на свою прочность, они изнашиваются преждевременно. Особенно быстро “тратятся” зубы у волков, побывавших в капкане.
Плохо пришлось бы старым беззубым волкам, если бы их жевательные мышцы и слюнные железы не обладали описанными выше особенностями.
Мне пришлось сделать несколько наблюдений над старыми волками, избегавшими привады, особенно в сильную стужу, когда мясо становится твердым, как камень. Оказалось, что зубы у них почти совершенно отсутствовали: клыки были сломаны, а резцы сравнены с деснами. Такие экземпляры, живущие в одиночку, промышляют преимущественно собак. В стае жить беззубому невыгодно.
Один из таких волков добыт был мною через несколько часов после того, как он похитил собаку. Я вскрыл ему желудок и вынул туловище черной лохматой собачонки ростом с зайца. Не было только головы, которую волку, очевидно, удалось оторвать лапами и челюстями. Вся она была изжевана, измята, сплюснута, вытянута.
Волк и силен и вынослив. Матерый волк легко тащит на спине барана, отдирает, поворачивает тушу лошади, вмерзшую в землю, разнимает ее остов, дробит внушительные кости, поднимает благодаря мощи своих челюстей значительные тяжести, мигом перерывает горло крупного животного. Выносливость волка сказывается на способности покрывать рысцой громадные расстояния; установлены случаи, когда волк в одну ночь делал переход в 100 км.
Волк способен переносить продолжительную голодовку, сохраняя достаточно сил для передвижения на большие расстояния. Волк крепок на рану. Волк - не то, что лисица, которая падает нередко от удара дробины в плечо или бедро и лежит некоторое время недвижимо, боясь обнаружить себя. От выстрела картечью, изрешетившей его туловище, волк не падает сразу и при смертельном ранении удаляется как будто ни в чем не бывало и ложится или падает, скрывшись от опасности. Волка можно убить наповал, только попав в головной мозг, сердце или позвоночник.
Движения волка хотя менее плавны и гибки, чем у лисицы, но пластичны. На воле волк красив. Когда он отбежит на пригорок, поднимет голову, покажет в профиль свой стан, он горд и грозен.
Прыжок волка через препятствие легок и силен. Аллюры у волка следующие: шаг, мелкая рысь (трусца), крупная рысь, короткий галоп, машистый галоп и карьер.
Шагом волк пользуется сравнительно редко - при большой усталости или отяжелев от чрезмерного количества поглощенной пищи, когда его клонит ко сну; шагом волк идет также при настороженном подходе к месту, где заподозрена опасность, или в случае скрадывания добычи, или подходя к чужому, пришлому волку.
Мелкая рысь — самый обычный волчий аллюр, на котором этот зверь неутомим.
Крупной рысью волк пользуется, когда спешит к определенной цели, иногда отдаленной; этот аллюр выражает нетерпение, нервное состояние.
Короткий галоп практикуется у волков при передвижении на небольших расстояниях для преодоления глубокого снега или для удаления от близкой опасности при необходимой настороженности; прыжки, короткий галоп наблюдаются у волка во время игры, когда он находится в группе своих собратьев.
Машистым галопом волк идет от опасности или преследуя врага, а иногда накоротке к добыче. Карьером волк несется от опасности, панически устрашившей его, или преследуя добычу.
Машистый галоп и карьер представляют собой аллюры, ослабляющие способность волка исследовать опасность пути чутьем, слухом и зрением.
Волк не может совершать продолжительного бега прыжками и при миновании острой надобности тотчас же переходит на рысь.
Машистый галоп и карьер ярко выражают резвость и силу волчьего хода.
След волка имеет сходство со следом крупной собаки, и так как крупных собак значительно меньше, чем средних и мелких, то встреченный неопытными людьми след крупной собаки обычно принимается за волчий. Лапа волка “в комке”, т. е. пальцы плотно прижаты; поэтому отпечаток следа волка на снегу имеет более продолговатую и аккуратную форму, чем след собаки. Главное отличие волчьих следов от собачьих заключается, однако, в прямолинейности хода, в равномерности расположения отдельных звеньев общей цепи следов и в том, что волк ступает аккуратно, не задевая лапой смежной боковой поверхности снега, как это нередко делают собаки. На шагу и рыси лапы волка, а равно и собаки, чередуются так: в след правой передней лапы ступает левая задняя и наоборот. Таким образом, получается ровная линия отпечатков. На махах (галоп, карьер) за параллельно ступающими передними ногами выносятся вперед задние. Такой ход дает четыре отпечатка (двух передних и двух задних лап).
***
Слух у волка развит сильно и значительно превосходит слух человека. Научными методами (в лабораториях покойного академика И. П. Павлова) установлено, что собака способна различать такие звуки, которые для человеческого слуха неуловимы.
Однажды, посетив уголок В. Л Дурова, я был свидетелем продемонстрированных им примеров остроты и точности (верности) слуха собаки. В. Л. Дуров, подозвав находившуюся в комнатах собаку, пригласил меня на площадку лестницы, соединявшей верхний этаж с нижним, и просил наметить ступеньку лестницы, на которой собака должна остановиться по неслышному для человека свистку с микрометрическим винтом. Мы стояли рядом на площадке. Я сообщил Дурову об избранной мною ступеньке, на которой собака должна остановиться. Он послал собаку с площадки вниз по лестнице, держа наготове свисток. Собака опускалась рысцой и, дойдя до намеченной ступеньки, остановилась на ней, круто повернувшись к хозяину, но Дуров велел ей продолжать путь вниз, и собака снова остановилась на вторично намеченной мною другой ступеньке. Стоя рядом с В. Л. Дуровым, я ни первый, ни второй раз не слыхал ни малейшего звука свистка, он был неуловим для слуха человека.
Затем В. Л. Дуров продемонстрировал опыт, свидетельствующий о точности слуха собаки. Дуров брал на рояле определенную ноту, вызывая этим звуком чесательный рефлекс: собака тотчас же начинала усиленно чесаться лапою. На смежные ноты собака никак не реагировала.
Оба приведенных примера хорошо свидетельствуют об остроте и точности слуха собаки, у которой вряд ли слух развит сильнее, чем у волка, так как высокая острота слуха волка поддерживается постоянной напряженной работой этого органа в борьбе за существование.
Я нисколько не сомневаюсь, что волк, однажды сумевший вырваться из оклада во время гона, посещающий стада домашних животных, сумеет отличить голос именно того загонщика и того пастуха при стаде, который вызвал в звере устрашающий рефлекс или просто помешал осуществлению его стремления. Так же волк различает вообще угрожающий голос преследующего или заметившего его человека от песни возвращающегося с работы человека или от разговоров и покрикивания проезжих.
Зрение у волка достаточно дальнозоркое и острое, чтобы своевременно обнаружить опасность или добычу.
Если у собаки замечается известная близорукость, то у волка она вряд ли существует. Из всего этого можно вывести чрезвычайно важное практическое заключение: насколько надо быть осторожным охотнику, чтобы его не мог услышать или заметить волк, и как неподвижно надо стоять на номере во время облавы.
Говоря о хорошем зрении волка, необходимо отметить особую способность его замечать нарушения целостности снежного покрова, не видимые человеком, хотя бы обладающим самым острым, привычным зрением. Волк быстро обнаруживает свои и чужие следы, старую, не видимую для человека, когда-то занесенную снегом, лыжню и изменение снежного слоя при постановке капкана. Может возникнуть вопрос: имеет ли смысл ставить на волка при таких условиях капканы? Не надо забывать, однако, что не все экземпляры обладают достаточным опытом и настороженностью; надо иметь в виду, кроме того, что бдительность зверя временами падает, тем более, когда отсутствует упорное преследование со стороны человека. Все органы требуют некоторого отдыха от напряжения и не только во время сна. И волк, прошедший, скажем, 25 км, не замечая никаких явлений, настораживавших его, может прозевать опасность на 27-м километре пути.
Волк видит прекрасно и днем и ночью.
Мне не удавалось установить, чтобы чутье волка было выше, чем у “чутьистой” собаки. Однако комплекс способностей волка, помогающих ему находить добычу и предохранять себя от опасности, несравненно выше, чем у собаки.
***
Наблюдательность и приспособляемость волка тесно связаны между собой. Сочетание этих свойств представляет надежное средство в борьбе за существование этого зверя.
Нам известны интересные факты, характеризующие наблюдательность некоторых птиц. Установлена, например, способность орланов и ворон разбираться в небольших числах; так, птицы замечают, что из числа проезжавших мимо четырех человек один выбыл. Птицы резко реагировали да такую перемену подъемом на крыло.
Животное со столь развитым мозгом, как волк, и подавно способно проявлять далеко не примитивную наблюдательность. Волк, конечно, уже по внешнему виду нередко отличает человека, представляющего для него опасность, от мирного обывателя.
Поэтому опытный, серьезный охотник должен соблюдать все меры предосторожности. Капканщик, например, тщательно вываривает капканы в хвое, коре, чтобы запах железа, ржавчины и посторонних предметов не был доступен чутью волка. Чтобы скрыть от зрения волка нарушения в снежном покрове, происшедшие от установки капкана и следов капканщика, некоторые охотники прибегают к установке капкана на полознице, специально проложенной санями, и, не выходя из саней, заделывают полозницу обратным проездом, т. е. прохождением полоза над капканом.
Охотники пользуются защитной одеждой. При передвижениях, например в санях, скрывают торчащие ружья, лыжи, лежащие красной горкой кумачовые флажки и т. д.
Школой академика Павлова установлено, что животные обладают как прирожденными (безусловными) рефлексами, так и приобретенными (условными) рефлексами. Число рефлексов, которые можно выработать у собаки, почти ничем не ограничено.
Уменье волка быстро воспринимать те или другие явления и верно их оценивать создает некоторые трудности при добывании волка, особенно бывалого.
Много раз приходилось по следам и по покинутым лежкам обнаруживать выход волков с дневки и совершенно прямолинейный ход их к падали, которую они, несомненно, обнаруживали с лежки по полету и по голосам птиц. Предположение это тем более обосновано, что волки приходили на эту падаль впервые и дневали на расстоянии нескольких километров от нее.
Волк обладает тонкой наблюдательностью, прекрасным острым слухом и хорошим дальнозорким зрением. Чутье у него, несомненно, хорошее, но было бы ошибочно думать, что главным образом оно помогает волку отыскивать пропитание. Слух и наблюдательность в большей степени, чем чутье, обеспечивают волчье существование. Нередко приходилось слышать, будто волк чует падаль за несколько километров. Это неправильно. Не чутье, а слух и наблюдательность приводят волка к падали.
Интонации голоса ворона, сороки и их повадки волк прекрасно знает. Птицы эти служат волку незаменимыми помощниками, но в то же время они крайне докучают ему во время дневных его переходов и на дневном отдыхе.
Волк обладает замечательной способностью, как и ястреб-тетеревятник, выбирать наивыгоднейший момент нападения на добычу. Однако интервалы в посещениях, зависящие от степени сытости зверя и от безопасности окружающих условий, учесть трудно.
Когда полагают, что зверь напуган и не скоро вернется, он вдруг неожиданно появляется тотчас после первого разбоя, а когда ожидают, что он сейчас же вернется к соблазнительной добыче, волк словно совсем исчезает из данной местности. В набегах своих волк несомненно руководствуется успокоением, наступившим как в стадах животных, так и у хозяев после произведенного им переполоха. После первых жертв пастухи для большей безопасности держат стада скученно на ограниченном участке пастбища. Но волей-неволей приходится дать свободу животным, которые не могут кормиться долго на ограниченной и вытоптанной площади. Животные, соблазняясь кормом, разбредаются, отдаляясь от пастухов, а волки опять тут как тут.
Волк, обнаружив падаль, в большинстве случаев воздерживается сразу от ужина, даже в том случае, когда времени до утренней зари остается много.
Если падаль на самом деле оказывается безопасной, волку свойственно привадиться и посещать ее несколько дней подряд.
Однако, несмотря на то, что волк не прочь обедать каждый день, он, далеко не покончив с находкой, делает интервалы в посещении падали в 1 - 5 дней. Причины таких интервалов бывают разные: во-первых, волк при ежедневном посещении и при отсутствии метелей опасается обнаружить свое присутствие; во-вторых, подкрепившись пищей, по свойственной ему скитальческой привычке передвигается с целью найти пропитание в запас, для будущего; в-третьих, уверившись, что, кроме птиц, найденную приваду никто не уничтожает, он зачастую спешит проведать оставленную им в другом месте тушу, опасаясь, как бы ее не уничтожили в его отсутствие другие волки. В зависимости от той или иной причины, условий погоды и расстояния, а также благополучия во время путешествия находится и продолжительность тех интервалов, которые наблюдаются при посещении волками падали.
Птицы, в особенности вороны, а также сороки, когда их соберется несколько десятков, быстро выклевывают мясо; недоступными для них являются части, глубоко занесенные снегом, т. е. главным образом бок, на котором падаль лежит. Это уже работа для волков. Примерзшую тушу, да еще занесенную снегом, не под силу ни поднять, ни разорвать собакам. Часто издали еще узнаешь по измененному положению туши и разорванному остову о посещении волков.
Волк исследует свой район прямыми линиями, заходя в наиболее выгодные участки. При снежном покрове он избирает путь по дорогам, захватывая местность с густым расположением селений, поля, перелески или разнообразные угодья, где держатся дикие животные. Шатаясь ночью по дорогам, волк часто обнаруживает около селений падаль или схватывает собаку. Сидя на дороге, прислушивается к лаю собак, обследует собачьи тропы, подкарауливает собаку проезжего, входит в улицу деревни.
Когда много ходишь по волчьим следам, узнаешь волчью жизнь.
Читая по следам маневры, применяемые волками при охоте за собаками, я убедился в существовании у волков следующих приемов. В первом 'случае четыре волка караулили собак около дороги; трое из них залегли на поле с разных сторон дороги в отдалении друг от друга, а четвертый залег у самой деревни. Собака, бежавшая по дороге в деревню, была поймана после попыток убежать с дороги по целине в деревню. По всей вероятности, она визжала, убегая, а на этот визг выскочила из деревни другая собака и была тотчас же схвачена волком, караулившим под самым селением.
Другой раз я наблюдал по следам охоту двух волков. Один из них залег у дороги в поле, а другой у самой деревни. Бежавшая по дороге собака зачуяла или увидела засаду у дороги и бросилась опрометью по целине к деревне, но залегший под деревней волк выскочил ей навстречу громадными прыжками, и бедная, обезумевшая от страха собачонка вкатилась волку прямо в пасть. Произошло чуть ли не столкновение: она едва успела откачнуться, дала два-три коротких скачка в сторону, и след ее пресекся.
Днем волк не заходит в селение, и если это происходит, то такое поведение наводит на подозрение о бешенстве.
Ночью волк чувствует себя смелее, он часто пропускает проезжего, свернув с дороги за ближайший кустик или даже залегая на чистом месте. Волк отлично учитывает безопасность ночи и невыгодные условия дневной жизни. Он знает, что ночью встречи с человеком редки и то только на дорогах; он знает, что ночью человек не появляется вне дорог и что завеса ночи служит волку заслоном. Ночью человек спит, спят и докучники волка — вороны и сороки. Волк старается уйти на дневку затемно, чтобы скрыться не только от глаз человека, но и от трескотни задорных сорок и от зоркого ворона, любящего провожать волка в надежде, что волк в свою очередь окажет ему продовольственную услугу.
Стук экипажей, голоса и крик людей на дорогах мало тревожат волка. Он относится без боязни к таким обычным явлениям, за исключением случаев, когда скрывается от преследования человеком. Человек на дороге не вызывает в волке страха; это совсем иной человек, чем вне дорог.
Наблюдательность и приспособляемость сквозят во всех проявлениях волчьей жизни.
Волк умеет красть, он умеет и грабить. Он похищает овцу со двора, режет лошадь на подножном корму и дерзко грабит проезжего, выхватывая из саней обезумевшую собаку. В погоне за шныряющей между подводами спасающейся собакой волк способен проноситься буквально между подводчиками, толкая их и получая иногда удары кнутовищем.
***
Все решительно поселяне и случайные гости деревни, не говоря уже про охотников, не оставляют волка в покое. Стоит встретить волка, увидать его хотя бы в отдалении, как проезжий или прохожий останавливается, грозит палкой, топором, кулаком, кричит на него, волнуется, указывая рукой и зачастую, если расстояние недальнее, пускается на него с угрозами и отборной бранью. Если же у человека при таких встречах имеется ружье, то он, не учитывая расстояния, непременным долгом почитает произвести грозный выстрел. Поэтому волк решается на смелое воровство или грабеж только в случае крайнего голода.
Однажды в тихий мартовский солнечный день мы ехали на санях, выслеживая волчицу. Миновав перелесок, выехали в поле по мало наезженной узенькой дорожке. Выезжая из-за пологого холма, мы увидали шагах в 250, у подошвы горы, близ самой дороги бурое пятно. В тот же миг это пятно зашевелилось. Это была волчица, гревшаяся клубком на солнце. Она лениво встала и трусцой пошла шагах в 150 параллельно нашему движению. Я сильно досадовал, что со мной не было винтовки, так как из гладкоствольного ружья стрелять на таком расстоянии не только бесполезно, но и вредно. Приостановившись, мы наблюдали за ней. Она тоже приостановилась и, выгнув спину дугой, скосила в нашу сторону голову и оскалилась. Отъехав немного, я на ходу приготовил ружье и свалился за куст, а Федулаич поехал в объезд в надежде нагнать волчицу на выстрел. Волчица, однако, не поддалась на эту уловку и, не торопясь, ушла в широкое поле. Мы взяли ее все же через день при помощи флажков.
Человекобоязнь волка вытекает из способности его чувствовать опасность, и, следовательно, это свойство волка представляет известную гарантию от нападения волка на человека.
Нападение волка на человека может иметь место (группою), но как исключительный случай, при смертном голоде волков.
Привожу сообщение М. Г. Волкова, студента звероводческого факультета Всесоюзного института пушно-сырьевого хозяйства:
“В середине января 1933 г., следуя по служебной командировке в пограничную полосу Алтая (Катон-Карагайский район), я ехал ночью со станции Жангиз Тюбе Туркестанско-Сибирской ж. д. кратчайшим путем на Кокпекты. Зима 1932/33 г. в Восточном Казахстане была суровая. Сильные ветры в пустынной, открытой холмистой местности сдирали снеговой покров с песчаной почвы, мешали снег с песком, с силой швыряли эту массу, затрудняя дыхание и усиливая и без того крепкий мороз.
Тулуп поверх шубы не сохранял тепла; приходилось выпрыгивать из повозки, бежать за ней, пока не согреешься.
Впрочем, вылезать из брички, запряженной тройкой тощих, но шустрых коней, приходилось и по другой причине. Местами на значительных участках пути дорога была заметена снеговыми сугробами. Нужно было помогать вознице-казаху подводить под правую и левую пары колес полозья, превращая длинную грузовую бричку в импровизированные сани. Это давало возможность продвигаться вперед.
Усталые лошади барахтались в сугробах, часто останавливались для передышки.
В одну из остановок возница тревожно сообщил, что на оставшемся позади пологом склоне голой сопки им замечены темные движущиеся фигуры и что, по его мнению, это волки. Через некоторое время я убедился в справедливости слов возницы. Волков было хорошо видно: всего одиннадцать. В лунном свете, то группируясь, то рассыпаясь, волки быстро надвигались, догоняли нас, охватывали широким полукольцом.
Лошади, выбившись из сил, медленно тащили бричку-сани. До ближайшего человеческого жилья на нашем пути - аула Даубай - оставалось около 30 км - несколько часов езды.
Двустволка уже давно вытянута из чехла и лежит на коленях. Браунинг, вынутый из кобуры, на морозе покрылся инеем. Забыв усталость, лошади, почуявшие волков, прыгали по сугробам, рвались вперед, испуганно храпели. Молодая пристяжка, недавно объезженная, жалась к кореннику, путала сбрую и, наконец, заскочив задней ногой через оглоблю, остановила движение.
И тогда произошло то, о чем я думал на протяжении последних километров пути, к чему приготовился, но чего не ожидал так скоро. Словно по команде волки, находившиеся не далее 100 м от нас, бросились с двух сторон на лошадей и бричку...
Из того, что произошло в эти немногие секунды, запомнились несколько выстрелов, кувырканье двух серых зверей и конвульсии правой пристяжной; из разорванного горла ее хлестала на снег горячая дымящаяся кровь...
От выстрелов и страшных криков возницы волки отступили, словно их смыло волной. Растерявшийся, плачущий возница освобождал от сбруи упавшую лошадь.
Скоро она затихла. Везти с собой труп лошади (мясо, шкуру) было невозможно. Пока казах вырубал из туши лошади несколько больших кусков мяса, я осмотрел волков. На снегу лежали два крупных кобеля светлосеро-белесого окраса, с небольшими сизыми расплывчатыми чепраками по хребтам. Покончив с работой и приведя в порядок сбрую, на двух лошадях с большим трудом мы выволокли повозку из сугробов.
Едва наша повозка отодвинулась от места происшествия, как, откуда ни возьмись, появились, очевидно, ожидавшие этого момента волки и быстро приблизились к трупам.
Со склона сопки вниз было видно, как около одного волчьего трупа расположились два волка, около другого - один, а тушу лошади окружили остальные шесть волков.
Вскоре бричка перевалила через гребень возвышенности.
В эту ночь волков мы больше не видели.
С тех пор я убедился, что доведенный голодом до отчаяния, волк способен на все, даже на нападение на страшного своего врага - на человека”.
Перейду к описанию более мирных встреч с волками и наших охот с Федулаичем.
Встречи с волками
Федулаич отправился на охоту с чучелами. Об этом я узнал, придя к нему. Мне сказали, куда именно он пошел, и я, оставив у него свое ружье, отправился навстречу. Тусклый ноябрьский день клонился уже к вечеру. Дорога представляла собой колкую, мерзлую грязь, стоявшую ребрами среди пустошных угодий, граничащих с полем. Отдельные березы с кустистыми гибкими ветвями и висящими сережками заставляли посматривать, нет ли на них тетеревов. Кое-где уцелевшие на вырубах елки стояли рисунчатыми темными пирамидами, упершись шпилями в мутное небо. Поглядывая все вперед в надежде увидеть возвращающегося Федулаича, я заметил сбоку, шагах в 60, идущих параллельно моему пути волков. Я вздрогнул от неожиданности. Волки шли, заслоняясь деревьями, кустарниками, и изредка выходили на чистое место. Окрас их действительно был защитный, сливавшийся с мглистой дымкой воздуха, с цветом ветвей, коры деревьев и ржавыми тонами пожухлой травы.
Волки шли сначала гуськом, потом сбились в беспорядочную стайку и стали посматривать на меня, нисколько не прибавляя ходу. Вдруг мне стало жутко: волки эти не проявляли прирожденной этому зверю боязни перед человеком. Они шли, посматривали, шел и я скорым шагом, так как иначе они опередили бы меня, а мне хотелось понаблюдать за ними подольше. Они неожиданно остановились, один из них очень косо посмотрел на меня, а двое повернулись ко мне грудью. “Такие маневры означают что-то недоброе”, — мелькнуло у меня в голове. По мне пробежала дрожь. И я крикнул: “Федулаич!”. Волки на прыжках бросились в сторону и скрылись. Из-за поворота дороги, шагах в 40, показался Федулаич.
Федулаич встретил меня с заранее застывшей улыбкой: он понял, что и я видел волков, и догадался о причине моего крика.
Подвигаясь к дому, мы все беседовали о волках и о том, что они никуда не денутся, лишь бы выпал снежок.
Мы пили чай и продолжали беседу о волках.
Федулаич, взглянув в окно, радостно заговорил: “Вот так снежок!”. Перистый снег, кружась, опускался на мерзлую землю. Он падал сначала медленно, затем быстрее, гуще и стоял занавесом.
Наступали сумерки. Мы с Федулаичем вышли на двор. Снег шел густо. Поставив запрокинутые еще с конца прошлой зимы розвальни, Федулаич свил новые завертки и ввернул оглобли. По случаю предстоявшей поездки он, попоив своего Гнедка, засыпал ему овса. Стало уже темно. Снег все продолжался, но уже перестал падать хлопьями, а сеял мелкими сухими кристалликами. На ступеньках крыльца лежал уже слой в два пальца.
Я остался ночевать у Федулаича. Мы долго не могли уснуть. Около полуночи мы вышли поглядеть на снегопад. Снег перестал. Изредка запоздалые снежинки, незаметные в темноте, порхали перед окном в оранжевом луче лампы.
Вернувшись с улицы, мы легли спать успокоенные.
Когда я проснулся, Федулаич давно уже был на ногах. Выбеленная русская печь, отражая мутный свет окна, еле прорезала темноту комнаты серым отсветом. Самовар за перегородкой издавал разноголосые звуки; в решетке еле тлели раскаленные угли.
Я хотел было выбежать на улицу полюбоваться первым зимним днем, но на пороге встретился с Федулаичем.
- Ну и пороша! - возвестил он.
Белый дневной свет первого зимнего дня как-то неожиданно охватил всю избу. Я поспешил к окну: вся земля - под пышным, как пена, снегом. Репей, лозинки, деревья, изгороди - все оклеено снежным пухом; снегири уже начертили под крапивой мелкие развилки следков.
Тихо, ветер не шелохнет, звуки приглушены, спокойно на улице. Разваливается, рассыпается и приминается снег под ногой человека, оставляя печатные следы сетчатой калошной подошвы, резкой грани кожаного каблука, овала валенка с черточками дратвенных стежек. Печатная пороша!..
Гулко щелкает дверь конюшни: Федулаич выводит Гнедка. Конь высоко поднимает голову, настораживает уши, храпит, удивленный давно невиданной белизной; за ним пестрят навозной желтизной следы копыт.
Я бросаю в розвальни три катушки с флажками. Мы садимся, придерживая ружья. Плывут розвальни неслышно, как лодка; чуть поскрипывают гужи. Сахарными головами стоит молодой запорошенный ельник. С полей промеж торчащего кое-где жнивника ровненькими звеньями, блинок за блинком, отпечатывая пальцы и коготки, вьется лукавый лисий след. Перед опушкою остановилась, потопталась лисица, испортив симметричный рисунок строчки следов, оглянулась, должно быть, и частою трусцою поспешила в ельник. Мы очень обрадовались, увидев лисий след по первой пороше, но решили не задерживаться в надежде перенять волчьи следы, а при неудаче вернуться к лисьему.
Мы ехали и полями, и пустошами. Погода была настолько мягка, что руки даже не зябли. На пути встретили не один русачий след. Хотя по первой пороше не все зайцы выходят на ночную жировку, но зато след их на лежку короток. Досадно было и лисицу упустить и лишиться возможности потропить зайцев-русаков, но мы твердо решили ничем не увлекаться, а сделать определенный круг, пересекая обычные волчьи переходы. Трудно было удаляться, видя ход зайца на лежку, определяя глазом место, где он, по всем признакам, залег. Но мысль о встретившихся нам накануне волках поддерживала в нас особую упорную энергию и стремление к цели; перед которой охота на лису и зайца казалась менее интересным занятием.
Волчьи следы с отпечатками мощных пальцев пересекли наш путь. Мы переглянулись с Федулаичем. Все четыре волка были здесь. За долгую ночь волки побывали у многих селений и, наконец, пошли по дороге полями.
Евфросиньева роща осталась направо, а волки пошли налево; в Орехове же волчьих следов вовсе не оказалось, и все собаки были целы.
- Слюнки текут - следок-то тепленький еще, - сказал Федулаич, упорно глядя на рассыпчатый снег.
Волки круто изменили принятое ими направление из перелеска к напольным местам и пошли к черневшему в низине хвойному болоту, сливавшемуся дальше с островом.
Из осторожности мы держались на порядочном расстоянии от болота. В низине к болоту виднелись кочки, в опушке было немало ивовых кустов; дальше шли невысокие ели, шпили их торчали несомкнуто: примерно в середине болота, по-видимому, была сопка, на ней шапкой высился уже довольно крупный лес. Отъехав с полкилометра уже по второй линии объезда, мы, привязав лошадь в сторонке, пошли продолжать обход, закинув за спины катушки с флажками.
Волнующая нас линия оклада вдоль острова не дала не только волчьего, но и никакого следа, хотя бы беличьего: снежная пелена была не тронута. Переглянувшись, мы прибавили ходу и скоро окончили благополучно оклад. По пути мы наметили два номера на линии вдоль острова; все условия указывали на то, что лучший ход и лаз будет на редколесье острова. Но у нас еще не было загонщиков, а гнать четырех волков на один стрелковый номер очень невыгодно: при удаче больше двух взять мудрено.
Я стал обтягивать оклад флажным шнуром, а Федулаич побежал к лошади, чтобы съездить в деревню, отстоявшую в полутора километрах, за тремя загонщиками. Через полчаса оклад был затянут кругом. Флажки ярко сияли. Я пошел навстречу Федулаичу по его следу.
Дойдя до места, где была привязана лошадь, на которой Федулаич, по моим расчетам, уже доехал до деревни, я сел на небольшой штабелек сложенного дровяного должья. Взглянув в сторону болота, в котором где-то лежали, свернувшись кольцом, четыре волка, я почувствовал необычайно радостное волнение от предстоящей, как мне казалось, удачной охоты.
Я вскидывал ружье на окружающие предметы, выбирая цель на предполагаемой высоте туловища волка; проделывал я это и сидя и стоя, делая от времени до времени прицеливания дуплетом. Ружье ложилось хорошо.
Федулаич неслышно подъехал с двумя загонщиками.
Быстро двинулись к окладу. По лицам обоих загонщиков, их движениям и поведению видно было, что они сами охотники.
Стою на номере в редколесье за маленькой заснеженной елочкой; впереди между елей - точно дорожки в парке; ближние ели в нижней, комлевой части стволов - без ветвей, и это позволяет заблаговременно увидеть зверя. Но дальше вглубь начинались сгущение и лесная крепь. Федулаич расставил загонщиков и вернулся в сопровождении одного из них. Возвращение загонщика меня очень встревожило: волки, стало быть, вышли. Я хотел было двинуться навстречу, но Федулаич, подходя к своему номеру, махнул загонщику рукой, и тот поспешил обратно. Я понял, что Федулаич вернулся с загонщиком, чтобы тот, во-первых, не начал гон до того, “как Федулаич займет свое место стрелка, а во-вторых, для ориентировки загонщика о месте расположения стрелков.
Когда охотник стоит на номере, он весь превращается в слух и зрение, сливаясь с заслоном, и это напряженное состояние удивительно обостряет слух и зрение.
Раздались далеко удары топора о деревья; спустя несколько минут загонщики глухо перекликнулись. Где-то впереди послышался в воздухе точно шепот, и через миг между мной и Федулаичем, сильно разлетевшись, пронеслись два глухаря. Я не мог не взглянуть на них, но тотчас перевел пристальный взор на подножие леса, а там среди коричневатых стволов елок дымчатыми мешками скакали два волка, направляясь к линии между мной и Федулаичем.
Только охотники поймут, какое необъяснимое чувство испытывает стоящий на номере стрелок и какое настороженное самообладание охватывает его.
Волки скрылись за рядом еловых стволов, и когда они снова показались, то шли уже, переходя на рысь, по косой линии прямо на меня. Впереди шел волк посветлее и подлиннее, с довольно острой мордой и нешироким лбом, за ним чуть в стороне следовал волк темного окраса, особенно на верхней части спины, и широколобый.
Я допустил переднего на расстояние 25 шагов и выстрелил под лопатку, волк сразу рухнул, второй, перескочив стрелковую линию, был шагах в 35, когда я выстрелил в него по шее; он посунулся, задев мордой снег, и, вскочив, пошел дальше. Вытащив один патрон из кармана, я быстро перезарядил ружье и успел послать ему заряд по холке; волк сразу перешел на шаг и упал. Не успел я снова насторожиться, ожидая, не вскочит ли еще один из оставшихся в окладе волков, как грянул выстрел Федулаича. Впереди в снегу барахтался раненый волк; Федулаич продолжает целиться, очевидно, раздумывая, стоит ли стрелять или дело обойдется и без выстрела. Волк перестал барахтаться. Федулаич снова стал охранять фронт, ожидая последнего волка.
Загонщики стали подходить; вскоре один из них вышел а, увидав убитого мною волка, побежал к нему. А в это время появившийся второй загонщик кричал нам, что один волк ушел через флажную линию.
Волчья семья
Семейная жизнь началась.
В одну из ясных, очень звездных мартовских ночей, когда шершавый наст блестел при луне синими и белыми огнями, волчица сидела у холма. Впереди стлалась равнина, по ней протекала речка, а за речкой, будто пасущееся стадо, раскинулись домики большого селения под заснеженными крышами.
Наступило хорошее для волчицы время. Она, не утомляясь, могла без дорог делать громадные переходы, не оставляя на обледеневшем насте даже признака следов. И теперь она вернулась из дальнего странствования, не чувствуя усталости.
В конце зимы (февраль - март) одиночных волков, достигающих двухлетнего возраста и старше, влечет страсть к передвижениям, к встречам с себе подобными и к посещениям места, где было гнездо. В это же время является у волков и особая потребность выражать голосом свое настроение.
И волчица завыла, полнозвучно и заунывно-жалобно. В эту ясную морозную тихую ночь звук уходил в безбрежную синюю высь и лиловую даль. Слышавшим этот вой людям казалось, что волчица жалуется на голод.
Прошедшею весною, когда у волчицы было первое потомство, ей жилось непокойно. Даже в ту пору, когда крестьяне заняты были спешными полевыми работами, в самых непроходимых лесных местах встречались человечьи следы.
Много страхов за безопасность гнезда причиняли эти явления. В соседней семье, километрах в 20, старая, опытная волчица из предосторожности перенесла волчат в ржаное поле.
Волчица еще жалобнее завыла, опустила голову и пристально смотрела на стлавшуюся впереди равнину, речку в крутых берегах и на тускло мерцавшие огни в селении.
Прошедшею весною волчица перенесла бы и своих детей в другое место, но она была еще неопытна, и не было у нее помощника. Отец ее детей, мощный волк, втрое старше ее, погиб случайно, когда снег на полях уже стаял, но покрывал еще рассыпающимися пластами подножие хвойных лесов. Они вместе возвращались в то утро с полей надо было проведать место, куда стали выпускать на пастбище скот. В лесу они неожиданно наткнулись на двух охотников. Волк прыгнул в небольшую обрезную еловую чащу, окруженную выпуклой рамкой подтаивающего снега, и выдал этим свой след. Выстрел прорешетил волчьи бока. Не дойдя до гнезда, волк свалился у ручья в сыром ракитнике, где вешняя вода долго играла его хвостом.
Через некоторое время люди добрались до ее гнезда. Четырех волчат взяли охотники, пятый спасся, сильно раненный палкою.
Вечером того дня волчица обошла с величайшею осторожностью большой круг по лесу, вышла на поля, обнюхала следы ушедших людей и тихою поступью, прямым, как по нитке, ходом проникла к гнезду Волчонок был настолько сильно поранен, что не выразил никакой радости по поводу прихода матери. Шерсть у раны на спине слиплась, а на остальном туловище ощетинилась, как у ежа.
Свойственная волчьей природе осторожность и боязнь человека заставили волчицу тихо, но прочно взять за шиворот волчонка и, держа необычайно высоко свою голову, чтобы не ушибить больного, настороженною трусцою отправиться на новое место.
Волчица перешла через усыхающий ручей, на берегу которого в сыром ракитнике лежал труп волка Она вышла на гладкий мох, поросший сосняком, с еловыми островками, трясинами и водяными ямами, обрамленными рогозником, только что выпустившим свои саблевидные стебли. Затем она прошла мимо места, где некогда сама появилась на свет, и в гриве частого мелкого сосняка положила свою ношу на рыжий мох между кочками.
Волчица зализывала рану. Назойливые мухи, несмотря на тень и прохладу, бередили больное место. Оберегая от них волчонка, волчица прикрывала его ляжкою, перекидывала через него голову. Прошло несколько дней, а волчонок не сосал. Набухшие соски беспокоили и обременяли волчицу.
В одну темную душную ночь, когда в бору расцветали ландыши, волчица почувствовала, как тянулся ее сосок и как по животу переминались, упирались и подталкивали лапы волчонка. Соски были теперь в распоряжении его одного, и, быть может, это сохранило ему жизнь. Спустя 8 месяцев, в тот день, когда он побоялся из-под облавы следовать за матерью, волчонок погиб от выстрела.
Волчица все выла у холма против деревни, выла жалобно, протяжно и долго. Волкам даны одни и те же звуки для выражения и скорби, и радости. Вой волчицы, хотя и казавшийся заунывным и жалобным, служил выражением бодрого настроения.
Еще она не закончила своего колена, как послышалось томное колебание заунывного звука. Это заставило ее остро прислушаться. Стояла тишина, деревня спала. Только слышно было где-то в поле шуршание заячьих пазанков по пузатым надувам снега.
Она вслушалась в тишину и опять услыхала то, что, несмотря на расстояние, различалось ею и от завывания ветра, и от гудения телеграфной проволоки, и от паровозного гудка, и от голоса филина. И этот звук заставил ее повернуться всем туловищем и завыть полным голосом. И когда волчица провыла две свои протяжные песни, тот звук, которому она послала ответ, послышался вновь уже настолько явно, что опытный волчатник определил бы по нему и пол и возраст зверя. Она завыла уже реже, но определеннее.
Реже слышался ответный вой за белыми верхушками сияющих холмов, за лиловыми равнинами, но слышался все отчетливее, звук все приближался. Волчица бросила выть гораздо раньше, чем послышался последний ответ. Теперь вой был не нужен и мешал бы ей принять то выжидательное положение, которое необходимо, чтобы напрячь всю остроту зрения и слуха вместе с готовностью к движениям.
Он бежал шагистою рысью, свойственною самостоятельным самцам, не принюхивая снег, но держась почти невидимого следа, по которому несколько часов назад прошла волчица. Остро настороженные уши и высоко вздернутая мощная голова показывали, что сейчас первое место принадлежит зрению.
Она увидела его первая еще издали, и он из-за расстояния казался маленьким, темным. Привстав, она повиляла хвостом и опять присела. Когда он вышел на равнину вдоль холмов, отражавших лунный свет, рядом с ним по искрящейся сине-белой, как сахар, поверхности побежала его черная тень. Фигура стала увеличиваться, перестав быть черною, и выросла в громадного волчину, с густыми оттопыренными баками, широкою головой с желто-серым щипцом, белесоватыми ногами, нарядным темным ремнем на спине и с ржавым нетолстым хвостом, который красиво и увесисто висел, как полено.
Хотя волк по вою давно определил, что выла именно волчица, однако, подходя, он проверил это обонянием. Вздернув кожу лба и отодвинув назад уши, он подал голос радостным визгом, оттопыривая брыли и приняв позу любезного кавалера. Волчица, не допустив волка, заранее встала и сделала несколько шагов в бок, направляясь прочь, делая вид, что она его не звала. Он смело с ней поздоровался и довольно грубо, с точки зрения людей, выразил ей внимание. Волчица огрызнулась и села, а он, кружась около нее, ложился, клал голову на лапы и следил за ее движениями.
Волчица была довольна приходом волка. Пригнув уши, она подвижно и коротко вильнула хвостом, как кошка.
С тех пор началась их совместная жизнь. Волчица водила волка по своему району, и как ни хотелось ему перетянуть ее туда, где он жил ранее, ему пришлось прикрепиться к ее родине.
С тех пор как звери соединились, они встречали меньше лишений и препятствий.
Сколько бывало случаев прошедшею осенью, когда волчица, проходя со своим волчонком по безлюдным пустошам и перелескам, встречала одиноко пасущихся лошадей, которых вдвоем с таким сильным, как теперешний, самцом можно было бы загнать по лесу и зарезать, обеспечив себе пропитание. Да, даже чтобы ловить успешно зайцев и собак, необходима работа парою.
Через 65 дней за гладким рыжим моховым болотом, поросшим сосняком, с окнищами, наполненными водой и затемненными зеленым и кое-где прошлогодним тростником, в густой гриве частого мелкого сосняка лежала волчица и кормила только что родившихся семерых волчат.
Несколько цифр
Борьба за существование выдвинула в волке потребность сотрудничества для добывания пропитания. И волки живут семьями или небольшими родственными группами.
Целесообразность сотрудничества, а может быть, кроме того, и другие неизвестные причины сделали волка животным парным (моногамным).
Достигнув половой зрелости, самец соединяется с самкою не ранее, как в возрасте почти двух лет, и живет с ней, принимая участие в заботах о семье.
Период спаривания в большинстве районов падает на февраль - март. А так как срок беременности волчицы составляет 63—65 дней (как у собак), щенение приходится на апрель - май.
Волчата родятся слепыми и прозревают на 12 - 14-й день.
При появлении через год второго потомства уцелевшая часть предыдущего поколения, т. е. прошлогодние молодые волки, которым пошел, следовательно, второй год, переярки, или перетоки, как их называют, остаются при родителях
и своих младших братьях и сестрах еще год, а иногда и больше, держась в период вскармливания родителями волчат хотя и около гнезда, но особняком. При волчице, щенившейся первый раз, переярков, понятно, не бывает.
Количество волчат в помете колеблется от 3 до 9. Как исключение бывает и больше.
Молоко матери полностью обеспечивает питание волчатам до 4 - 5-недельного возраста, а затем они подкармливаются мясом, которое постепенно становится их основной пищей.
Первоначально волчата получают несколько переваренное мясо, которое волчица, а также и волк отрыгивают им; но скоро волчата с жадностью едят принесенную родителями добычу: зайца, глухаря, гуся, овцу и т. п. или часть крупного животного.
Коренной район
Волчица упорно из года в год придерживается одного и того же гнезда или смежной местности для щенения и выращивания волчат, если для этого не изменились условия и если гнездо не было открыто, а тем более разорено человеком.
Привязанность волков к своему коренному району, охраняемому ими от новых пришельцев, и громадная потребность в мясном питании исключают возможность расположения одного волчьего выводка на близком расстоянии от другого. Обычно выводок от выводка не встречаются ближе 15 км; если и бывают исключения, то они объясняются чрезвычайно благоприятными условиями для вывода и прокормления молодняка, а также близким родством волчиц.
Привязанность волка к месту заставляет признать его зверем совершенно оседлым весною, летом и ранней осенью, а также более или менее оседлым позднею осенью и зимой, в зависимости от условий питания.
Волк-самец прикрепляется к новому месту, в случае если он находит себе пару за пределами своего коренного района. Так как инициатива передвижения принадлежит самке, то волчица приводит волка за собой к месту своей родины. Вот почему истребление взматеревших волчиц почти избавляет данную местность от волков.
Из жизни птиц мы знаем о притягательной силе места вывода, заставляющей пернатых возвращаться весной из дальних стран на старые места.
Тяготение млекопитающих к месту вывода также велико. На этой привязанности основан и сознательный розыск охотниками диких животных и отчасти возможность применения некоторых способов охоты.
У волков привязанность к месту весьма ярко сказывается на выборе из года в год почти одного и того же гнезда для вывода волчат. К сожалению, этой повадкой охотники мало пользуются для истребления волков.
Привязанность животных к месту относится не только к маленькому участку, непосредственно занятому логовом, но распространяется на известный смежный район с радиусом примерно до 20 км. Этот район представляет собою угодье, в котором животное выводит потомство, находит себе пропитание, охотится, скрывается от врагов, отдыхает.
Такие угодья, в которых животное пребывает большую часть своей жизни, мы называем коренным районом.
Звери, живущие семьями, стаями, стадами, разбившись, соединяются в известном месте коренного района.
Привязанность к определенному месту, к коренному району сильна и у животных, живущих одиночками.
Волки, уцелевшие после охоты на них и далеко разбежавшиеся по разным направлениям, посещают при отсутствии ответа на призывный вой места обычных переходов, места вывода и дневок и места нахождения падали в надежде найти своих сородичей.
Однажды из пары обложенных волков (самец и самка среднего возраста) удалось взять только волчицу, вышедшую на стрелка. Самец шел по другому направлению, вышел на флаги и прорвался через линию на виду. Окрас его был приметен. Года через полтора в том же окладе мне довелось взять этого самца. За полтора года он не приискал себе пары.
Другой раз выводок из семи волков взят был зимними охотами с флагами почти целиком - осталась одна прибылая волчица, не поддавшаяся никаким приемам охоты. У нее не хватало одного среднего пальца на передней лапе, очевидно, вследствие пребывания в капкане, который, как это бывает при плохом качестве пружин и дужек, был скинут зверем. При удобных порошах и особенно в оттепель отпечаток следа явно указывал на отсутствие пальца на передней лапе.
Года через два я встретил след беспалой волчицы километрах в двенадцати от ее района и, обложив, убил ее.
Таким образом, и на этом случае подтвердилось упорное тяготение волка к своему коренному району. Я узнал потом, что волчица продолжала жить именно там, где я встретил ее после повреждения лапы, там, где она проживала, когда цел был ее выводок.
Коренной район знаком зверю в деталях. Как ни приспособлено животное к свойственной ему среде вообще, независимо от того, живет ли оно в данной местности оседло или более или менее оседло, все же тяготение его к коренному району бесспорно.
Переход зверей из одного места в другое носит отпечаток известной системы.
Волки избирают переходы, предоставляющие надежную возможность наблюдать окружающие явления и не быть замеченными.
Волчий выводок, живущий до взматерения, т. е. до вполне зрелого возраста, в сравнительно ограниченном пространстве, ходит на водопой определенной тропой, не набивая своими следами широких, раскиданных тропинок и следов, как стадо домашнего скота.
Несмотря на ежедневные выходы стариков за пределы ограниченного, сравнительно, участка волчьего гнезда, беспорядочной утоптанности волчьими ходами окружающих логово смежных участков не наблюдается.
Таким образом создаются волчьи тропы.

Продолжение следует...
Аватара пользователя
mbogoslova
Администратор
 
Сообщения: 851
Зарегистрирован: 28 май 2013, 14:28

Re: НИКОЛАЙ АНАТОЛЬЕВИЧ ЗВОРЫКИН. Главы из книги "Волк" 1937

Сообщение mbogoslova » 07 янв 2015, 12:28

Привязанность к детям
Волчица очень привязана к волчатам. Проявляет заботу о детях и волк. Он первое время приносит волчице пищу, охраняет гнездо, а со времени перехода волчат с молочной на мясную пищу усиленно доставляет пропитание всей семье. Волк первое время ходит на добычу один, когда же волчата начнут питаться исключительно мясом, оба родителя отправляются на добычу. Интересно, что они в летнее время не всегда охотятся вместе. Иногда они участвуют в совместном набеге на стадо овец, иногда один из них отправляется к стадам мелких домашних животных, а другой - за дичью; иногда же волчица, по соображениям, известным только ей, остается при волчатах.
Привязанность волчицы к волчатам очень ярко выявляется на следующих фактах.
В оленеводческом районе (в Ненецком округе Северной области) пастух Рочев, найдя в конце мая волчье гнездо с четырьмя беспомощными еще волчатами, перерезал им сухожилия. Такая операция почти лишила волчат возможности передвигаться. В ноябре по снегу Рочев разведал волчье гнездо и метрах в 200 обнаружил пару волчат, хорошо выросших, упитанных, одетых в пышный мех. Кто же, как не волчица, а может быть, и волк, кормил взрослых детей-инвалидов.
О привязанности волчицы к волчатам может свидетельствовать и такой пример. Во время лесного пожара весною 1935 г. в Аргазинском участке Ильменского заповедника (Миасский район Челябинской области) лесники заповедника Шигали и Бурилин были свидетелями, как волчица два раза выносила из полосы пожара по волчонку.
Гнездо
В какой бы местности гнездо ни находилось, оно должно быть, несмотря на близость селений, уединено, защищено от ветра и непогоды и обеспечено близкими источниками питания и воды.
В местности, где распространена ель, вряд ли коренное волчье гнездо будет расположено вне площади с еловым насаждением. Тяготение волка к этой древесной растительности объясняется тем, что ели создают наилучшую защиту от снега, дождя и ветра. Однако ель не имеет решающего значения в выборе места для гнезда, разве в тех случаях, когда оно расположено в норе или в выходах каменных пород, что встречаются в местностях с площадями песчаного грунта, с холмами и сопками, или в горной местности, где имеются в камнях расщелины или пещеры, удобные для гнезда.
В местностях с иным ландшафтом гнездо располагается в чащах чернолесья, в густых кустарниках, под свесом оползней, в оврагах, в балках, в густых тростниках, в густом сосновом подросте, или в высокой, густой травяной растительности, или в степной норе, или в пустынной местности. В последнем случае нора либо изготовляется, либо приспособляется волчицею из числа имеющихся сурчиных, лисьих и барсучьих нор.
В начале июля мы с Федулаичем, натаскивая легавых собак, попали в ту же деревню около Лосова. В мелком березняке с травянистыми полянками, в полосах тенистого ольшаника вдоль полей было много тетеревиных выводков. Не успели мы наметить примерные границы предполагаемых каждым из нас порознь обходов на завтрашнее утро, как вошел один из соседей тетки Марины, хозяйки нашей квартиры, и, обращаясь к Федулаичу, предложил свести нас на волчье гнездо; хотя он и не обнаружил его, но видел тропу волков, слышал, как однажды на еловом взгорье, куда тропа эта вела, ворчали, должно быть, играя, волчата.
Утром, до жары, мы пошли с собаками по тетеревам, а днем, сойдясь у тетки Марины и привязав дома собак, отправились с проводником за Лосово.
По пути проводник наш задавал разные вопросы о волках и между прочим выражал недоумение, что волки не подают голоса.
- Рано еще, - ответил Федулаич - погоди недельки три: к августу завоют.
Мы довольно долго шли по моховому болоту. Стлался ковром желтовато-зеленый мох; кое-где росли корявые сосны и редкий подрост. Нога вязла, при вытаскивании ноги слышалось хлюпанье; местами на ровных, без кочек, участках почва под ногами и вокруг нас колебалась и дрожала, как студень. Это были площади плавней - слоев перегноя, затянувших существовавший здесь некогда водоем. Впереди начинался еловый лес по пологому взгорью. По сторонам сливались площади лиственного и елового смешанного леса. Среди него кое-где высились мощные корявые кроны старых осин.
Мы подходили к берегу. При приближении к тенистому лесу дышать стало легче, будто спала дневная жара.
На спайке болота с берегом чернело окнище величиной с большую ванну, заполненное водой цвета крепкого чая. Водомеры, похожие на тараканов, спешно прорезали, как алмазом, черточки по воде и останавливались под мшистым закрайком ямы.
Берег этого водоема со стороны взгорья был испещрен следами волков-стариков, крупные овальные мякиши передних пальцев и пятка четко отпечатались на влажной торфянистой земле. Среди этого толока крупных следов Федулаич разглядел несколько мелких и тотчас же обратил на них мое внимание, заметив, что, судя по незначительному количеству мелких следов и притом очень свежих, волчата стали посещать водопой недавно.
От водоема на взгорье вела волчья тропа; по мере удаления она разрежалась, и видны уже были нити отдельных следов одиночных зверей.
К еловой гряде примыкало с одной стороны осочистое болото с ивняком, а скат к нему представлял пологий прогалок, поросший цветущей травой. На взгорье кое-где заметны были ветровальные ели; местами стояли куртинки елового подроста. У одной из валежных елей пласт коричневой земли, мшистый с одной стороны, образовал над землею навес, окончившийся плетями еловых корней, занавешивающих темное пятно входа. Многие из висевших шнурами корней оказались оборванными, некоторые были изжеваны и испещрены ямками от острых зубов волчат. Под свесом - мелкое углубление с уплотненной, как бы залощенной землей. В углублении - ничего, кроме нескольких клочков сбившегося волчьего подшерстка. Около входа в гнездо валялась обгрызенная косточка.
Гудели комары, жужжали мухи, пахло гниющими остатками невидимого мяса и неопрятно содержимой псарней, хотя внешне нигде не было видно грязи.
Обитатели, невидимому, скрылись при нашем подходе. Мы поискали волчат и в еловых плотных куртинках, и в папоротниках, и в траве на скате к осоковому болоту, и в самом болоте.
Мне хотелось проследить за возвращением волчат из их ухоронок. Федулаич с трудом согласился, так как, по его мнению, занятие это бесполезное: волчата не выйдут без приглашения волчицы, а она до ночи не придет, если мы даже сейчас уйдем.
Я занял наблюдательный пункт по прогалку между гнездом и осоковым болотом. Федулаич засел по ту сторону гнезда в еловом редколесье, а проводника мы отослали обратно домой тем же следом, которым мы пришли – по моховому болоту, мимо водоема, вменив ему в обязанность идти и громко разговаривать или даже петь песни до выхода на поля.
Сижу на завалившейся к прогалку ветровальной елке. Мне виден в промежуток елей навес земли над гнездом, мне видно поверх цветущей травы по широкому, как просека, прогалку моховое болото, откуда мы пришли, а внизу вдоль прогалка - осочистая опушка с ивняком.
Для исследователя-охотника сидеть в глухом лесу да еще у волчьего гнезда - удовольствие.
Не поворачивая головы, я окарауливаю гнездо, прогалок и опушку осокового болота.
Тихо в лесу. Изредка тенькает синица; внезапно деревянною дробью осыпает дятел еловое взгорье; гортанно каркнул пролетевший над волчьим гнездом ворон.
Я мысленно стараюсь прикинуть рост волчонка к высоте цветущей на прогалке травы и прихожу к заключению, что она вполне скроет волчонка, так же как и стебли папоротников, окаймляющих еловую гряду от прогалка. Увидеть, стало быть, проходящего по траве волчонка невозможно, но можно заметить путь его следования по колыхающейся траве.
Это заставляет меня пристально глядеть по надтравью, замечая малейшее движение отдельных травинок. Закачался стебель с лиловыми колокольчиками. Взор мой впивается в это место, но качается только одна былинка, вся стенка смежных трав недвижима: это не волчонок. И я вижу, что причина движения - повисший на стебле карабкающийся шмель.
Но вот заколебалась осока в болоте. Я волнуюсь, жду: крошечная светло-коричневая птичка, перепархивая и цепляясь за крупные стебли, вылетела и скрылась в ивняке.
Я перестаю остро следить за мелкими движениями и широко окидываю взором то одну, то другую сторону. Думаю все о волках Картинно представляется мне жизнь волчьей семьи. Вот лежит волчица в углублении под навесом корневищ надежной елки; лежит, подняв голову и прислонив ее к стенке навеса; четверо волчат, еле прозревших, присосались к ней; поодаль на склоне лежит на животе волк, положив мощную голову на передние лапы
Встает волчица; оторвались три волчонка, а один свалился уже на весу, когда мать стояла. Отошла волчица, легла на солнце у пня. А волчата поползли, сгрудившись в гнезде в темный клубок, погрузились в сон.
Подросли волчата, бродят около гнезда, по тенистым и солнечным пятнам. Волчица подремывает, не смыкая глаз. Волк на добыче. Один волчонок играет хвостом матери, другой разнюхивает землю; третий несет стебель папоротника; четвертый катает лапкой еловую шишку. Волчата обступают пришедшего волка. Он отрыгивает мясо. Волчица следит за волчатами, насторожив уши. Волчата впервые знакомятся с новым видом пищи. Волк принес зайца. Волчата робеют, сторонятся. Волчица наступает лапой на заячью ляжку и раздирает тушку. Набросились волчата на мясо, жадно едят, в крови перепачкались.
Наступил мясу черед. И волк и волчица на охоте. Ждут волчата; без руководителей и кормильцев беспомощны, а тут вдруг ворон из-за елки, крылья распустив, низехонько подлетает; волчата кто куда - в гнездо, в папоротники, под ветровальную ель за гнездом.
Не успеть родителям овец таскать живо тушу раздерут. Жрут с треском, косточки уж не помеха, раз, два – как зубилом. И пить идут. Подойдут волки семьей, займут берег, что гости стол, и лакают без конца, а темное зеркало воды красочно отражает их дымчатые головы, зеленоватые глаза и красные языки между белых клыков.
Вернувшись с водопоя, играют, грызутся, в силу вошли, но до серьезных драк дело не доходит.
Сравнялись молодые в еде со старыми. Чуть запоздает ужин, будто сговорятся, волчата вдруг залают звонкими голосами, как колокольчики, и слушают, какой ответ родители подадут им издали.
Сотрудничество
Если бы волки не соединялись в группы, добыча их была бы скудной, особенно в период стойлового содержания домашнего скота. Для того чтобы поймать зайца, во многих случаях необходимо окружить его. Нападение группой всегда продуктивнее. Под силу становятся и крупные домашние животные - лошади, коровы, и дикие быстроходные звери - козы, олени или столь могучие, как кабаны. Сотрудничество образуется выводком или группою родственных особей: например, двумя переярками, или уцелевшим от семьи одним из родителей с прибылыми, а не то с переярком, или переярком с прибылыми, или волком, живущим в паре с бездетной волчицей.
Группы, составляемые переярками или переярками и прибылыми, редко состоят более чем из трех голов; обычно в группу входят два волка.
Стремление волков жить большими стаями не установлено убедительными фактами. И вряд ли это может иметь место как явление длительное, а тем более постоянное. Скопление в одну большую стаю таких хищников, как волк, ослабило бы их возможность прокормиться, а это внесло бы дезорганизацию в их строй и дисциплину при передвижениях и охоте.
Надо полагать, что мнение о жизни волков стаей основано на недоразумении. Объясняется это тем, что обилие домашних или диких животных в определенных местах привлекает волков, временно стекающихся из разных, весьма отдаленных местностей. Эта концентрация волков создает обманчивое впечатление единой общности жизни и строя якобы мирно живущей стаи. Впечатление усиливается еще тем, что пришлые волчьи группы, находясь в большинстве не в своем коренном районе и являясь кочевниками, ведут себя как гости, не эатевая “междоусобной войны”.
Как правило, волки живут выводком или родственными группами и сотрудничают в розыске и добывании животных.
Встречающиеся одиночки представляют собою экземпляры, одряхлевшие от возраста (предельным возрастом волка считают приблизительно 15 лет), или инвалидов вследствие болезни, ранения, повреждения зубов и других причин; звери этой категории влачат жалкое существование; это или временно отбившиеся переярки, или прибылые, или отходящие постепенно от семьи в поисках пары, достигшие зрелости переярки, или одиночки, оставшиеся после гибели семьи или группы.
В конце лета уже заметно сокращается разнообразие пищи волка, главным образом за счет птиц. Птичий молодняк взматерел, миновали периоды насиживания, вывода, линьки, птица стала сторожкой. Все это затрудняет добывание волком пернатой дичи.
Особенно сильно сокращаются источники волчьего питания, когда прекращается пастьба скота.
Волчий выводок живет “на гнезде”, пока он не окрепнет и не начнет следовать за матерью. Этот период наступает в возрасте приблизительно пяти месяцев. Выводок приучается к походу постепенно. Выходы на водопой, находящийся иногда не так близко от гнезда, к месту, где находится зарезанное крупное животное, и другие небольшие переходы под руководством волчицы приучают молодняк к “строю”, к известной дисциплине. Мало-помалу небольшие путешествия с возвращением к гнезду приучают выводок совершать и большие переходы с остановкой на дневку на переменных логовах.
Там, где гнездо представляет удобство, а непосредственно примыкающая к нему местность не дает достаточной защиты, не скрывает волчью семью от постороннего глаза, выводок очень рано, даже с четырехнедельного возраста волчат, переселяется в более надежные угодья.
Как только выводок тронется осенью с гнезда, инициатива передвижения группы волков принадлежит старой волчице. Она возглавляет шествие выводка. Это имеет значение при истреблении волков, так как обычно волчица выходит из-под гона первой.
При переходах волки чаше идут гуськом, ступая след в след. Этот строй практикуется не только по снегу для облегчения движения, но и по черной тропе; ходьба гуськом позволяет пользоваться даже незначительным заслоном, чтобы скрыть всю колонну.
В тех случаях, когда старая волчица гибнет, а молодняк достигнет уже шестимесячного возраста, объединяющее руководство нарушается. Семья, лишившись своего наиболее влиятельного члена, нередко распадается на группы.
Влияние погибшей волчицы не может быть заменено авторитетом самца. Строптивость матерого не сдерживается более равноправной силой волчицы, и место ее занимает одна из волчиц-переярков, та, которой матерый более симпатизирует
Однако волчица-переярок не заменяет волчицу-мать. Сразу начинаются сцены ревности к своим однополым однолеткам, пренебрежительное отношение к прибылым. Достается от матерого, особенно переяркам-самцам, за привычку фамильярно относиться к сестрам. Ядро семьи составляет матерый с избранной волчицей-переярком. Раскол в такой семье сказывается к середине зимы; этому способствует свойственная сезону голодовка, развивающая у волков раздражительность.
Однажды в известном мне еще летом выводке дробовым выстрелом была ранена волчица-мать; ранение было, по-видимому, серьезное, но в руки охотника она не попалась. Однако зимой ее при выводке уже не оказалось. Семья к зиме состояла из старика, двух волчиц-переярков и четырех прибылых (две самки и два самца).
Сначала семья не разбивалась, а затем в декабре можно было встретить следы таких групп:
1) Старик, волчица-переярок и две волчицы прибылых.
2) Одна волчица-переярок и один волк прибылой (самец).
3) Один самец прибылой.
Волки эти в указанных группах взяты были охотами, и состав этих групп, так же как пол и возраст всех зверей, подтвердился.
С начала передвижения выводка переярки присоединяются к общей жизни, участвуя вместе со всей семьей в передвижениях, в охотах и рекогносцировках Несомненно, что трудность добывания пропитания служит одной из причин вхождения их в общую семейную группу, тем более, что в выводке без переярков рабочей охотничьей силой являются только родители; прибылые еще не имеют ни достаточной инициативы, ни силы. А для заганивания и окружения крупных диких быстроногих или сильных, как кабан, животных, а иногда и лошадей нередко требуется участие трех-четырех опытных волков: двух с флангов, одного гонщика сзади и перерезающего путь спереди. Несомненно, что переяркам выгоден и большой опыт стариков.
При наступлении периода недостатка в питании волк-старик отлучается иногда от выводка на самостоятельную рекогносцировку; так же поступают и переярки, а волчица остается с выводком и тоже ведет разведки. Такой способ подчас значительно улучшает положение волчьей семьи. Одновременное обследование района по равным направлениям способствует обнаружению падали, а попавшаяся мелкая добыча может удовлетворить одиночного волка. Такие отлучки, однако, не носят постоянного характера.
Волки имеют обыкновение обнюхивать морду вернувшегося сотоварища с целью узнать, не добыл ли он чего, не пообедал ли в одиночку, и в случае, если это доказано, устанавливают по следам сотоварища местонахождение добычи. А от волчьего глаза следов не скрыть, будь они даже засыпаны снегом.
Двинувшись с гнезда молодые волки, следуя примеру волчицы, приучаются принимать меры предосторожности для избежания опасности, а при встрече с ней выбирать нужную линию поведения, приобретают опыт в разыскивании пропитания и в охоте. Чаще всего, особенно вначале, прибылые приучаются добывать зайцев, косуль, собак, а затем и более крупных животных как диких, так и домашних.
Осень служит подготовительным тренировочным сезоном для волчат.
Жизнь зимой
Наступает зима. Снег постепенно становится глубоким. В местности, где живут волки, может оказаться мало падали, охота за дикими животными становится недобычливой, передвижения затруднены. Волки тогда обращают свое внимание на собак.
Волки в отдельности, группы волков и выводки имеют обыкновение зарывать кости крупной добычи. Эти кости, на которых иногда остается засохшее мясо, во время лютой зимы спасают волков.
Снег раскрывает охотнику и исследователю волчью жизнь. Мы видим, что выводок посещает определенные излюбленные места, выгодные как для дневок, так и для добывания пропитания. Он часто посещает местность, где было расположено гнездо, где остались зарытые кости.
Местность около гнезда часто служит выводку для дневки. Когда волк сыт, он стремится к отдыху и обычно остается на дневке в ближайшем подходящем месте. Местность не только своего района, но и смежных районов волки отлично знают, равно как и расположение селений и направление дорог, которыми они так охотно пользуются.
При отсутствии преследования со стороны человека и при наличии пищи волки по несколько дней живут в незначительной части своего района, проводят дневки в одном и том же месте.
В местности, где скот круглый год находится на пастбищах, зимняя жизнь волка мало отличается от летне-осенней.
Численность волчьей семьи уже к середине зимы обычно не превышает шести голов; примерный состав ее: два старика, три прибылых и один переярок; но часто встречаются семьи и в меньшем составе, а к весне от выводка нередко остается одна треть. Иногда вся семья уцелеет, а иногда и гибнет вся. Помимо гибели от вмешательства человека, идет и естественная убыль.
Наступает февраль. Начинается период течки. У старых волчиц он начинается раньше, у молодых (около двухлетнего возраста) - несколько позже. Поэтому продолжительность общего периода течки равна приблизительно месяцу. Волчица в этот период часто огрызается на волка, Раздражительность ее проявляется и в отношении к прибылым и переяркам Это нередко служит причиной отхода прибылых и переярков от родителей: первых - на короткое время и навсегда - тех из переярков, которые находят себе пару.
Грачи подправили гибкими ветвями гнезда на вершинах старых берез. Пролетные гуси начали останавливаться в равнинах у больших водоемов. Рано им еще в тундру, спящую под толстым белым одеялом.
Бурлят полноводные реки и ручьи. Кругом рыжеет сосновое моховое болото, темными плащами стоят по закрайку высокие ели. Наступает разгар глухариного тока; глухарки слетаются к токовищу. Глухариная песнь доносится к сопке среди болота, где в плотном сосновом подростке лежит волчица, а у живота ее чернеют волчата.
Наступил в семье волков опять новый год.
Аватара пользователя
mbogoslova
Администратор
 
Сообщения: 851
Зарегистрирован: 28 май 2013, 14:28

Re: НИКОЛАЙ АНАТОЛЬЕВИЧ ЗВОРЫКИН. Главы из книги "Волк" 1937

Сообщение hanter » 08 янв 2015, 01:31

Большое спасибо за публикации.
Опять появилась возможность читать ваш форум.
Еще раз спасибо.
hanter
интересующийся
 
Сообщения: 29
Зарегистрирован: 20 окт 2014, 11:38


Вернуться в Ретро страничка

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 2

cron